Я бы осмелился добавить к этому перечню северную пушнину, которая входила в круг интересов все тех же торговцев специями. Достаточно вспомнить род Медичи, тех самых «врачей», которые начинали свое восхождение с цеха аптекарей, с деятельности в качестве специариев, и которые имели особых экспертов по закупке мехов на Севере, в Москве и Скандинавии[870]
. Совмещение аптекарской и коммерческой деятельности в отношении пушнины не были противоестественными для того времени: все меха были отличным средством от ревматизма, подагры, водянки и других болезней[871].Кроме того, нельзя не заметить, что порой меха поступали в порты Черноморья с теми же восточными караванами. Здесь я имею в виду так называемую «ургенчскую белку», известную по итальянским торговым книгам и частноправовым актам[872]
. Ее обозначение осталось без комментариев специалистов[873]. На мой взгляд, это была сибирская белка, оказавшаяся в результате «вертикального обмена» в караван-сараях Ургенча; а уже оттуда она привозилась по «Великому шелковому пути» в Кафу. Наконец, анализ состава грузов, доставлявшихся галерами Черного моря в Италию показывает, что наряду со специями почти всегда находились меха и другие продукты Севера[874].Рис. 6.
Все выше сказанное заставляет несколько иначе воспринимать торговлю специями, чем это казалось прежде. Необходимо учитывать неизбежное расширение товарной структуры левантийского импорта под воздействием обмена Север – Юг.
Если же говорить о специях в узком смысле слова, то, в первую очередь, нужно назвать перец, чаще всего фигурировавший в документах. Его исключительное значение определялось отнюдь не гастрономическими качествами как приправы, но особыми свойствами, предотвращающими гниение продуктов: вплоть до изобретения технологии пастеризации перец оставался едва ли не единственным консервирующим средством. Кроме того, перец почитался действенным целительным снадобьем, помогающим от болезней органов дыхания, мокротного кашля, головных болей и других расстройств[875]
.«Торговые практики» и нарративные источники[876]
различали перец белый и черный, длинный и круглый. Перец культивировался в индийских областях Гуджарат, Малабар и на острове Ява. Собирали его в мае – июне. В Кафу перец попадал либо по трансанатолийским торговым путям, либо через Кашгарский перевал и Центральную Азию.Первое упоминание груза перца в Кафе встречается в нотариальном акте 1284 г.; доставлен он был из Тебриза[877]
. О перце говорится в нотариальных записях Николо де Беллиньяно 1381 г.[878] В бухгалтерских регистрахДжакомо Бадоэра 1438 г. значилось 4 понди (360 килограмм) перца, привезенного из Кафы в Константинополь и предназначенного для последующей отправки в Венецию[879]
.Перец нередко заменял деньги, выступал денежным эквивалентом в обмене. Известно, что перцем рассчитывались итальянские предприниматели, посредничавшие между Кафой и городами Польско-Литовского королевства. Так, было, в частности, при аренде генуэзцами Кафы перемышльских и дрогобычских соляных промыслов, при откупе торговых налогов во Львове и Гродно[880]
.Из Кафы перец вывозился как на Юг, по Черному и Средиземному морям, так и на Север – в Польшу, Германию и русские земли[881]
. В частности, во Львове армянский купец Тайчаддин, имевший устойчивые деловые связи с Кафой, располагал 37 lapidi перца[882]. Об этой же линии дистрибуции перца свидетельствуют записи приходно-расходных книг Львова, которые постоянно фиксировали поступление в городскую казну перца от армянских гостей из Кафы[883]. Кафиот Франческо де Кантеле получал в 1409–1414 гг. по 4–5 сексаген (532–666 аспров) за поставки перца польскому королю[884].0 возможном соотношении в дистрибуции данной товарной статьи говорит хотя бы такое сравнение: транспортируемый в южном направлении перец измерялся в понди (около 90 килограмм) и кантариях (47,65 килограмм), а вывозимый на Север – в стократно меньших измерительных единицах, в фунтах (409,5 грамм) и гривенках (409,6 грамм).
Соперничать с перцем мог, пожалуй,