Между Призраком и Зверем

Кериас подхватил комочек влажной земли, растер в ладони, рассматривая мелкие гранулы в лучах клонящегося за горизонт солнца. После отряхнул руки и присел на корточки, устремив взгляд вдаль. Я не впервые наблюдала за тем, как величественный император вдруг обращался в сосредоточенного и отстраненного главного дознавателя, решающего очередную загадку. Всякий раз эти перемены заставляли сердце ускорять свой бег от волнения, тянущего желания и настоятельной потребности в этом мужчине. Ужасно хотелось подойти, обнять ладонями его лицо, повернуть к себе и всмотреться в темные глаза. Удостовериться в очередной раз, что, даже отгородившись от всего мира, Кериас все еще помнит обо мне. Но я не мешала, никогда не мешала, лишь позволяла себе наблюдать издали.

Просто любоваться тоже доставляло необъяснимое удовольствие. Наверное, так всегда происходит, когда следишь взглядом за любимым человеком, подмечаешь каждое его движение, стараешься истолковать по-своему язык его жестов или попытаться расслышать внутренний монолог, что он ведет с самим собой в этом неподвижном раздумье.

А порой Кериас вдруг менялся в одно мгновение, и в воздухе веяло напряжением, словно хищник, учуяв добычу, затаился и приготовился напасть. Это ощущение рождало вокруг него ореол опасности, и любой бы задумался в такой миг, а стоит ли становиться у хищника на пути. Однако в отличие от иных посторонних наблюдателей, я была участником нашего с ним похода, и моей целью было не помешать, а помочь отыскать один древний источник.

Дворец мы покинули более трех недель назад, оставив дела на доверенных людей, заручившись поддержкой мастера иллюзий, помощью Эвелин и князя. Никто не должен был знать, куда мы отправились, чтобы не было возможности помешать или навредить. А затевалось все не ради каких-то безумно важных идей императорского масштаба, а ради супруги самого императора.

Слова Аны запали в душу, они ранили намного сильнее, чем я сама признавалась себе. Да еще, как назло, после очередной поездки в Иннею не повезло слечь от северной лихорадки. Болезнь оказалась затяжной, но я выкарабкалась, восстановилась, однако особенно ясно прочувствовала разницу между собой и Кериасом. Прежде не обращала внимания, а теперь поняла, что он-то практически никогда не болел. Все бы ничего, и я могла не придать лихорадке большого значения, но в глазах любимого мужчины поселилась тревога. Порой, сидя в кресле у камина в нашей спальне и изучая очередные документы или важные государственные бумаги, он вдруг поднимал голову и долго смотрел на меня, полагая, что с закрытыми глазами я не смогу этого ощутить. А я все чувствовала, как и понимала мысли, которые роились в его голове и не исчезали, рождая тревогу. Кажется, мы стали столь близки, что могли понимать друг друга вовсе без слов. Ядовитые фразы Анетт и Кериасу запали в душу.

Нужно было что-то предпринять, найти выход из этого положения.

И вот когда поправилась, я принялась потихоньку выскальзывать из дворца и тайком наведываться в книжное хранилище столичного библиотечного фонда. Моим изысканиям никто не мешал, а доступ ко всей информации, включая засекреченную, я имела безграничный.

Надеялась, об этих отлучках никто не узнает. Не хотела ни подавать ненужных надежд, ни волновать лишний раз. Соблюдала строжайшую секретность и пользовалась часами, когда император оказывался занят более всего.

И все же однажды вечером, укрытая с ног до головы невзрачным серым плащом, я выскользнула через черный ход центра, завернула за угол ближайшего дома и вдруг угодила в крепкие объятия. Капюшон съехал на глаза, закрыв обзор, и, вскрикнув от неожиданности, я попыталась вырваться, но быстро оказалась на руках своего преследователя. Он перехватил меня, поднимая выше, а я вцепилась ногтями в мускулистое предплечье, но мгновенно ослабила хватку, узнав и эти руки, и эти объятия.

— Прости, — шепнула на ухо, — от испуга сразу не разобралась.

Он хмыкнул тихонько, прижал меня крепче к груди и отнес в закрытый экипаж. А пока мы ехали по вечерним улочкам столицы, вытянул все до последнего слова о моих мыслях, догадках, надеждах. Когда замолчала, Кериас надолго задумался, а свое решение озвучил лишь поздним вечером, когда я, счастливо убаюканная, засыпала на его плече.

— Если найдешь хоть какой-то намек, — он легко коснулся губами волос, — принеси записи мне. Я отыщу для тебя это место даже на краю земли.

Теперь, сидя на невысоком камне и кутаясь в плащ, я тихо радовалась, что идти к самому краю не пришлось. Всего лишь восточная граница Монтерры, почти месяц в пути, когда я и не шла вовсе, а ехала верхом на выносливом снежном барсе, прижавшись щекой к теплой шерсти.

Надеялась, мы не зря отправились в этот путь, ведь я нашла только упоминание о некоем незамерзающем источнике, скрытом в горах.