Между прочим…

Существует заповедь: «Не сотвори себе кумира, ни подобия его». Я никогда не понимала этой заповеди. «Не убий» – понятно. Убивать нехорошо. «Не укради» – тоже понятно. А чем плохо сотворить кумира? Оказывается, это грех, за который надо расплачиваться.

Я сотворила кумира из грешного человека. Вот я и расплачиваюсь.

Зачем я все это пишу? Мало ли у кого что бывает в жизни?

Я перечисляю людей, которые участвовали в моем становлении.

Роль Данелии – основополагающая. Мы написали несколько хороших фильмов. Но это для меня не важно. Могло быть, могло не быть. Важно другое: ОН ДАЛ МНЕ ТЕМУ. Критики обозначили эту тему: ТОСКА ПО ИДЕАЛУ.

Данелия наполнил мою жизнь любовью и страданием, в равных пропорциях. Я испила эту чашу до дна. И потом написала двадцать томов (больше, чем Чехов). Все книги об одном и том же в разных вариациях: про любовь и страдания, про рай и ад.

Хорошо можно написать только то, что прочувствовал на своей шкуре. Пропустил через сердце.

Мои книги хотят читать потому, что каждая женщина за редким исключением переживает подобное.

Недавно я спросила у Данелии:

– Если бы не ты, о чем бы я писала? На что бы жила?

Он ответил:

– Я в доле.

Шутка, но это так. Он – в доле моего успеха и моего благополучия. А кровоподтеки на душе – они проходят. Или не проходят.

Недавно я читала переписку Сергея Довлатова с его другом, писателем Е.

Друг упрекал Довлатова в одном и другом, и наверняка был прав. Е. – человек глубоко нравственный, а у алкоголика Довлатова – плавающая нравственность. Но…

После Довлатова остались его книги, которые перевернули души. А что осталось после Е.? Только то, что он знал Довлатова.

Вершины Данелии: «Не горюй» и «Осенний марафон». Они тоже перевернули душу и остались, остались, не старея и сияя.

Сейчас ему восемьдесят четыре года. Так что напрасно Меричка плакала басом. Он живет, не пьет (завязал) и работает. Снял анимационный фильм, за который получил азиатского «Оскара». Я про такой даже не слышала. Написал книгу, которая стала бестселлером.

Недавно он позвонил мне и спросил:

– У тебя не осталось копии письма?

Имелось в виду то письмо, которое я написала ему на вершине любви.

– А зачем тебе? – удивилась я.

– Оно лежало у меня в выходном костюме, во внутреннем кармане. Я хотел, чтобы меня похоронили вместе с письмом.

– И чего? – не поняла я.

– Письмо пропало. Не понимаю, куда делось?

– Жена нашла и порвала, – догадалась я.

– Что, она по карманам шарит?

– Значит, у письма выросли крылья и оно улетело.

– У тебя не осталось копии?

Данелия меня хорошо знал. Удачные письма я рассматривала как подлинник.

– Я поищу, – пообещала я.

– Только не тяни, – попросил он.

Эту историю я уже написала в отдельном рассказе. Приходится повторяться, но что же делать? Как было, так было…

Письмо может лежать в архиве.

Мой архив на втором этаже. Лестница крутая. Еще грохнусь…

Я постояла возле лестницы и отошла. Что было, то прошло. Или не прошло…

В девятнадцатом веке существовала буква, которая называлась «хер». Она писалась как большой икс. Похерить – значит перечеркнуть крест-накрест.

Перестройка похерила нашу привычную жизнь.

Перестройка разрушила кинопрокат.

Перестройка испортила нацию. Русские стали практичными, как американцы. А где же широкая бескорыстная русская душа?

Сплошные развалины. Но… всплыл следующий мужчина, который протянул мне руку помощи. Это Михаил Сергеевич Горбачев.

Горбачев пришел к власти и привел с собой перестройку. Вся страна уселась перед телевизором. Было интереснее смотреть телевизор, чем жить. Но и жить тоже очень интересно. Толпа превратилась в народ. Запад вздохнул с облегчением. Они боялись русских. Было непонятно, что ждать от Брежнева и его окружения, глубоких мрачных стариков. Они вполне могли выжить из ума и шибануть атомной бомбой. А Михаил Сергеевич с женой Раисой Максимовной производили благоприятное впечатление: в расцвете лет, улыбающиеся, адекватные.

Возник интерес к нашей культуре, литературе.

Меня пригласили во Франкфурт на книжную ярмарку. Пригласили также писателей Чингиза Айтматова и Фазиля Искандера. Я была польщена. Один и другой – классики. А я… как говорится: куда конь с копытом, туда рак с клешней.

Тем не менее я приехала на ярмарку и увидела на стенде три свои книги, толщиной в кирпич, в немецком переводе. Книги были в суперобложках: розовой, желтой и красной. Обложки яркие, блестящие, как леденцы. Их хотелось лизнуть. Эти книги выпустило издательство ГДР (название забыла).

Я полюбовалась обложками, а потом спросила у немца, который распоряжался на стенде:

– У ме дʼаржан?

Я спросила по-французски, потому что не знала никакого другого языка.

– Не понял, – ответил немец по-русски. (Это был немец из ГДР, русский им преподавали в школе.)

– Где мои деньги? – перевела я.

Он помолчал, а потом сказал:

– Вы, конечно, заслужили деньги, но мы полностью заплатили вашему агентству по авторским правам. У нас с ними договор.

– А я? Это мимо меня?

– Они должны были заплатить вам процент. Вернее, себе взять процент.

– А какой процент? – уточнила я.

– У нас на Западе агент берет себе пятнадцать-двадцать процентов.