Между прочим…

На закрытии фестиваля Коля вышел на сцену в белой рубашке под галстук, стройный, двадцатилетний. Он произнес тронную речь. Всё как в Голливуде: поблагодарил родителей, режиссера, группу. Зал слушал замерев. Родители Коли находились в зале, преисполненные гордости. Коля был вполне продвинут, но все-таки видно, что даун. Неправильно собранный человек. Лишняя хромосома. Язык плохо помещался во рту, поэтому речь была невнятна. Но понять можно. И можно понять, сколько труда за всем этим стоит и сколько невидимых миру слез.

Коле вручили приз. Он поблагодарил и ловко спустился со сцены.

Гена Сидоров умер рано. Природа использовала его на полную катушку и потеряла к нему интерес.

Во время фестиваля ко мне подошла Лия Ахеджакова – смешная и маленькая. Подняв свое личико, она проговорила:

– Старше нас только молодогвардейки.

Имелось в виду: Инна Макарова и Нонна Мордюкова.

Сейчас уже нет и их. Поколение тихо уходит, уступая место следующему. На фестивале появились новые актриски-стрекозки. Я с интересом и без ревности наблюдала за своей сменой. «Здравствуй, племя младое, незнакомое». Вперед я не лезла, на банкетах не тусовалась. Смотрела на происходящее спокойно и хмуро, как старая собака смотрит на молодняк.

Однажды возле лифта я столкнулась с молоденькой актрисой, дочерью знаменитого барда. Она была такая хрупкая, что хотелось взять ее и приподнять. Я, естественно, этого не сделала. Просто ждала лифт. И вдруг эта девушка проговорила, глядя в пол:

– Вы мой самый любимый автор. Если бы мне сказали, что сегодня я вас увижу, я бы не поверила…

О! Как своевременно были сказаны эти бесхитростные слова. Они были произнесены молодым, новым человеком на ярмарке тщеславия. Значит, я еще есть. «Я царь еще», а не старый пыльный тапок, который пора задвинуть под диван.

Подошел лифт. Я в него не вошла. Пропустила девушку. Мне надо было побыть одной. Пережить легкий стресс. Радость – это тоже стресс.

Последний просмотр кончился поздно. Я шла по своему этажу и вдруг увидела Ираклия с Тамарой. Он воровато заталкивал ее в свой номер.

«Кобель, – подумала я. – А Тамара – дура».

Если бы можно было войти в номер Ираклия и сказать Тамаре: «Иди домой…»

Можно-то можно, но меня никто не спрашивал.

На другое утро во время завтрака я подсела к Ираклию. Он смотрел на меня невинным взором.

– Ей двадцать, а тебе шестьдесят, – сказала я.

– Ну и что?

– Тамара не может найти ровесника?

– Может. Но она сказала, что ей с ровесниками скучно. Они все козлы.

– А с тобой не скучно?

– Нет. Со мной интересно.

– Ты испортишь ей жизнь.

– Почему это?

– Потому что ей после тебя со всеми будет неинтересно.

– Что в этом плохого?

– То, что ты поматросишь и бросишь. У тебя Нана.

– Нана – это небо. А Тамара – фейерверк на ночном небе.

– Слова, слова… – сказала я. – А у девочки жизнь.

Ираклий выпил кофе и поднялся из-за стола. Впереди у него расстилался длинный радостный день. Обретя Тамару, он перечеркнул сорок лет, которые их разделяли, и теперь стал молодым и бессмертным.

На закрытии фестиваля Ираклий и Тамара сидели врозь. Ираклий в восьмом ряду партера, а Тамара у черта на куличках.

Время от времени Ираклий оглядывался и искал ее глазами. Скучал, но прятал. Боялся, что его засекут и донесут Нане. Измена дойдет до жены, а это должно оставаться под грифом секретности, потому что Нана – небо, а Тамара – фейерверк. Взлетит в вышину, рассыплется искрами и устремится вниз, истаивая по дороге. И нет ничего.

Вернувшись в Москву, Ираклий неожиданно почувствовал себя как чеховский Гуров из «Дамы с собачкой». Он стал звонить ей по телефону, маяться. Появилась потребность говорить о ней, кому-то рассказывать. Но кому? Не хватает, чтобы дошло до Наны.

Ираклий набрал себе учеников на режиссерских курсах, но государство платило копейки. Смысл курсов – общение с молодыми. Это немало. Серьезная душевная подпитка. Черпаешь энергию из нового поколения. Все равно что пьешь чистую воду из хрустального источника.

Ираклия не оставляла мысль: повидать Тамару. Слетать в Сочи на выходные, как это сделал Гуров. Но Тамара облегчила задачу: она сказала, что прилетит сама. И прилетела.

Ираклий встретил ее в аэропорту и привез в свою московскую квартиру. Квартира была большая, но захламленная. Книги почему-то лежали на полу, в углах. На кухне тек кран. Тяжелая капля равномерно стучала об раковину.

– У тебя кран течет, – заметила Тамара.

– А это всегда, – ответил Ираклий. – Где бы я ни жил, у меня везде течет кран. Даже не знаю почему.

– А я знаю.

– Почему?

– Стерлись прокладки. Надо заменить.

– Ну, это целый геморрой, – отмахнулся Ираклий. Он не выносил хозяйственных проблем.

На другой день Тамара вышла из дома, нашла хозяйственный магазин и купила резиновые прокладки, пассатижи и разводной ключ.

Она заменила все стершиеся прокладки, и, когда Ираклий вернулся с работы,  сразу почувствовал перемену. Кран молчал. Тишина была непривычной и напрягала. Чего-то не хватало.