Между прочим (СИ)

Таких волевых, самоуверенных женщин он никогда прежде не встречал. На её воинственность и упрямство Антон натыкался не единожды. Сам от себя не ожидал, что готов терпеть и уступать, понять никак не мог — чем эта пигалица приворожила, как умудрялась накалять до предела атмосферу непредсказуемых встреч.

— Я отпуск взяла. У мамы поживём. Дети уже там.

— Отвезти?

— Не мешало бы.

— Может мы это… того?

— Тебе не совестно, Антон!

— А ты поищи безгрешных! Поклянись, что сама не изменяла.

Марина покраснела до кончиков волос, задышала часто-часто, — хам! Такой подлости от тебя не ожидала, — и в слёзы.

— Ну что ты, родная, — прижал жену к груди, — успокойся. Мы квиты.

— Идиот, придурок, ты что подумал! По себе судишь?

— Оступился, признаюсь. Это же не повод вот так сразу, — шептал, увлекаясь процессом соблазнения возбуждённый Антон, ласкающий языком мочку уха — самую чувствительную точку на теле супруги.

— Мариночка, как я соскучился по тебе. Забудь обиду. Ничего такого не было, только целомудренный флирт, игра. Тебя люблю, только тебя, — гипнотизировал её чувственный голос мужа, руки которого привычно извлекали изнутри сладкий отклик.

— Дети ждут. Антон. Зачем… это неправильно, подло…

Правильно, неправильно — какая разница, когда блаженство пронзает каждую клеточку. Затрепетала, заохала, выгибаясь дугой.

— Скажи, предатель, как дальше жить будем?

— Счастливо.

— А она? Трое в койке… не считая собаки. Выбирай, пока я добрая.

— Марин, а ведь ты так и не ответила… изменяла или нет.

— Отвези меня к маме. Неделя срок. Или — или.

— Пропадёшь ведь без меня.

— Поживём — увидим. О себе подумай.

Днём Антон исступлённо работал, старательно загружал мозг, чтобы не думать о своих женщинах. Почти удавалось. А вечера и ночи изнуряли.

Прежде необходимости загружать возбуждённые мысли в облачное пространство, озвучивать и оживлять виртуальные диалоги, не было, особенно последний год, заполненный до краёв трогательными моментами и чувственной лихорадкой, томительным предвкушением неизбежного счастливого будущего.

Ева исчезла, испарилась, оставив облако восхитительных воспоминаний и голограмму самой себя, с которой можно было флиртовать, спорить. Если бы не горькое послевкусие… не отсутствие перспективы, можно было бы переселиться в мир грёз, где заманчиво мерцали лунные блики, сливающиеся в экстазе с танцующими тенями, где свидания с Евой полны сладострастия и неги.

С Мариной в виртуальных феериях Антон встречался гораздо реже. Интимные страсти с женой в цветных иллюзиях больше походили на поединок соперников, на некую разновидность мести. Он входил в неё быстро, безжалостно, мощно, тогда как воображаемую Еву любил целомудренно, нежно, очень-очень долго, старательно и чутко добиваясь взаимности.

Женщины-призраки были полной противоположностью, но удивительно дополняли одна другую.

Выбрать единственную женщину было невозможно по сумме причин.

Антон постоянно был напряжён, взволнован, потерял аппетит. Фантомные свидания превратили его в неврастеника.

Неделя, назначенная Мариной, подходила к концу.

— Будь что будет, — выдохнул Антон, — вычеркиваю Еву из памяти: удаляю, стираю безвозвратно. Довольно с меня душевных мук и внутреннего беспокойства. В конце концов, я отец, муж. Живут же люди без страстей и романов на стороне. В церковь что ли сходить? Решено. Утром за Маринкой еду. И баста.

Попытки изгнать из снов Еву проваливались раз за разом. Стоило настроиться на свидание с женой, пробудить и настроить её милый образ, как откуда-то из темноты принималась манить тонкая, порывистая, почти невесомая девушка-тень, кружащаяся в медленном танце.

Антон просыпался, выпивал стакан холодной воды, долго держал голову под холодной струёй.

Стоило закрыть глаза — навязчивое видение повторялось. Вновь призывно взлетали над узкими плечами и россыпью волос порхающие весенними бабочками руки Евы.

— Недорого же ты меня ценишь. Неделю думал. Приехал поговорить?

— Я твой. Клянусь. Возвращайся.

— Договорились. Попытка номер два. Я делаю вид, что ничего не было, ты — что у тебя не было никого. До особого случая. Собирай ребятишек.

Антон был возбуждён, словоохотлив, радостен. В голове у него роились тысячи планов. Какое же счастье — освободиться от дурмана: просто жить, просто любить. Да-да, он вспомнил; руки вспомнили, губы: Маринка, это же с ней он впервые познал прелесть поцелуя, с ней учился любить, жить в гармонии с собой, с ней, со всем миром. Взбрыкивал иногда, поддавался порой на провокации привлекательных чаровниц, но, ни разу не переступил черту, кроме этого, единственного раза.

Ева — наваждение, испытание, морок. Переболеть нужно. Придётся лечиться. Как же иначе?

До дома оставалось проехать самую малость — три квартала.

Из переулка с папкой для эскизов и мольбертом выплыл до боли знакомый силуэт. Это была она — Ева.

Сердце остановилось, больно-больно дёрнулось, пропустило несколько ударов.

Антон не мог оторвать взгляд от видения, чуть не въехал в столб.

— Лучше бы врезался… насмерть. Ева, моя Ева!

Он только подумал мельком, оказалось — вслух.