Между прочим (СИ)

— Мы, конечно, можем уехать куда-нибудь далеко-далеко, например, на плато Путорана или в пустыню Гоби. Нам с тобой будет хорошо. Но дети, о них ты подумала?

Он вызывал такси, целовал её, отправляя домой, — ты и я… плевать я хотел на все прочих. У меня врождённое чувство ответственности. Ты и я! Запомни.

Катенька ждала у подъезда, демонстративно мёрзла. Он брал отпуск за свой счёт, лечил её от простуды, читал книжки на ночь.

Говорят, капля камень точит. Основной критерий динамики преобразования — не сила и интенсивность воздействия, а постоянство и время.

Так случилось и в этой семье.

Если тысячу раз сказать человеку, что он… да неважно, что именно вбивают тебе в голову клином. Любой путь начинается с первого шага.

— Нам надо расстаться, — произнёс однажды сквозь слёзы Родион, — я устал. Давай поживём отдельно, поймём, чего каждому нужно, отчего пространство вокруг нас насыщено дымом и серой, там видно будет.

— Ты мне изменил… изменяешь?

— Думай, что хочешь!

Катенька не могла отпустить его просто так, устроила феерию: костюмы, рубашки, трусы — всё искромсала в клочья.

— Не достанься же ты никому! Не-на-ви-жу!!!

Расставание получилось впечатляюще эффектным.

Родион собрал вещи и растворился.

С детьми встречался, с Катенькой — нет. На звонки не отвечал.

Вид у него был настолько потерянный, удручённый, что не заметить этого было невозможно.

— Родион Терентьевич, — чувственно произнесла давно влюблённая в него девчонка, почти ребёнок, у меня сегодня день рождения. И я одна. Составите мне компанию?

— Если бы не было этого предложения, милое дитя… стоило бы его выдумать. Я вам благодарен.

— Тебе, Радик, тебе.

Девчушка была так молода, так соблазнительно хороша.

Он корил себя, терзал сомнениями.

Сдался.

Желания мстить жене не было. Хотелось хоть чем-то заполнить звенящую пустоту, только и всего.

Жанна была великолепна, обворожительна.

Не узнавая себя, не ожидая такого волнения, Родион завис, — какая же ты… красивая.

Вечер был томительно душным. Он знал, зачем пришёл, но надеялся, что этого не случится. Его путеводной звездой, матерью его детей, была Катенька.

Родион стыдился своей слабости: одно дело до брака, совсем иное — когда судьба заплела кругом и всюду тысячи потайных узлов, развязать которые никому не под силу, разве что обрубить или на кусочки порезать.

Жанна не торопила событий. Она была живая, здоровая, цельная.

Оказалось — у них схожие предпочтения, объединяющие интересы и вообще… она клёвая.

От шампанского тошнило, любимая музыка вызывала приступ агрессии. Всё оттого, что в двадцати сантиметрах от удивлённого взора при каждом движении у Жанны соблазнительно раскачивалась приманка в виде пары нежно вздымающихся персей.

Вспомнилось, что на днях, страдая от расставания, прочитал стихи Оксаны Куш — он непослушными шагами вошёл в дурман её духов. Носились чёртики кругами, его толкая в ров грехов…

Секунды тянулись как сладкая микстура от кашля.

Родион не был девственником, но жене, Катеньке своей, никогда не изменял, что бы она не воображала по этому поводу.

В женатых самцах, даже самых преданных и стойких, поражает готовность к измене. Стоит богине с нежным взором изобразить ангельскую непорочность, невинное страстотерпие, предъявить очаровательную кудрявость, готовность безропотно подчиняться, как мгновенно срабатывает древнейший механизм.

Вот и Родион… целовал, обнимал, тискал нежнейшее тело, чувствуя родственную, просто-таки магическую связь.

Это был шок.

Не иначе как настоящая любовь.

В объятиях Жанночки он чувствовал себя настоящим мужчиной, практически богом. Он мог всё!

Жизнь налаживалась.

Последовал развод с Катенькой.

На суд он не явился: не хотел эксцессов. Умение бывшей жены манипулировать, вызывать безотчётное чувство вины, вызывало неприятные эмоции, хотя… если честно, было что с чем сравнивать. Ох, как было.

К тому же благодарность, которую испытывал по поводу рождения детей, через которых иногда дарил Катеньке не всегда скромные подарки.

Втайне от Жанночки.

С ней он браком не сочетался. Не считал необходимым.

— Прекрасно выглядишь, любимый, — то ли съязвила, то ли похвалила однажды бывшая, — поужинаем?

— Стоит ли?

— Если стоит, — съязвила Катенька, — то обязательно стоит. Боишься что ли?

— Ты не меняешься.

— Не скажи. Буду ждать… милый.

Катенька украсила стол разносолами, впервые за столько лет оделась не в балахон, в женственный, весьма соблазнительный наряд, какой прежде считала признаком ущербного интеллекта и призывом к спариванию.

Кто знает, возможно, она изменила мнение, испытав ужасы одиночества.

Женщина распушила волосы, надушилась.

— Вкусно, Радичек? Останешься? Да не томи. Знаешь ведь — отказа не приму.

— Жанна расстроится…

— Один раз переживёт.

— Ты ли это, Катенька! Где твоя ревнивая гордость?

— Неважно. Ты мой.

Если бы это было так.

Родион остался. Не мог поступить иначе. Он любил свою Катеньку.

Беда в том, что Жанну он теперь тоже любил.

— Что, не нравлюсь? Старая стала.

— Не начинай.

— К ней вернёшься?