Читаем Между собакой и волком полностью

Ой ли, ой ли, кивает, тут ведь не в курсе,

Где обрящешь, а где в одночасье утратишь,

35 То ли дело, когда уже в ящик сыграть соизволишь,

Там уже пиши – не пиши – все прахом пропало,

Там постскриптумы твои, что мертвенному припарка.

С этим Силыч стакан весь незамедлительно и пригубил.

С Силычем и я тут поступил вполне сообразно:

40 Принял, а после, не мудрствуя, нацедил снова,

Дабы со следующей нам не мешкать лукаво.

Так вот, я ему говорю, Сила дорогой Силыч,

Так вот и живем мы с тобой, хлеб жуем мы

Черствый, а то знаешь на сем берегу что болтают,

45 Разное, признаться, болтают на берегу сем,

Волки, болтают, на том тебя, вроде, съели,

Как ты мыслишь – факты это или же байки?

Слышал, слышал, докладывали и мне известье,

Гость, поглаживая оцелота моего, молвил,

50 Только я и сам легонечко сбит с панталыку,

Может, съели, а может, пустые то враки,

Бабушка, выражаются, пополам говорила.

Тут мы с Силычем пригубили опять, снова-здорово,

Или, что называется, подовторили.

55 С другом Силычем зелье губить наладив,

Друга Силыча решил я кое на что подзадорить:

Вот бы нам почитать невзначай некоторые цедулки.

Верно, Яша, резонно у тебя черепок варит,

Силыч мне с достоинством на то замечает,

60 Что мы, разве других письмоносцев плоше,

Где это слыхано – чужих не читать эпистол,

Что же нам прикажете читать себе еще тут.

Вскрыли мы тогда несколько с ним свитков.

Смотрим – чего только не сочиняют люди друг другу,

65 Что, оказывается, их всех только ни заботит:

Сильно, мощно разлита в народе эпистолярность,

Словно эпидемия какая-то распространилась.

Павел Петру в Городнище из Быдогощ, скажем, пишет,

Дядю дрожжей закупить молит браговарных,

70 Букву какую-то непременно найти его умоляет,

В душу лезет, пристал с ножом к горлу,

Дяде в кубарэ не дает надудлиться малость.

Петр Павлу в Быдогоще из Городнища отрезал:

Букву эту, милок, сам себе ищи неустанно,

75 Деньги ж, даденные мне тобой, я профиршпилил,

Знай поэтому, что дрожжи тебе завезу ой ли.

Кроме этого, наждачник Илья пришлый

Тоже потянулся на старости лет к стилу вдруг,

Жалобу Сидору Фомичу Пожилых накатал он,

80 Сетует – костыли у него в метель увели-де,

Егери, якобы, Мелкого Плеса унесли их.

Дайте сроки, получит ведь грамотку и доезжачий:

Псарь мой ловчий, когда б не случилось в том нужды,

Стал бы я разве нижеследующее к тебе строчить? нет.

85 Слямзили люди твои, ау, моих опор пару,

Пусть-ка возвернут поскорей, зимогоры,

Или, передай, покажется вам всем небо с овчинку.

Егери точильщику царапают бересту купно,

Видимо, передал им доезжачий Ильин ультиматум:

90 Мастер-ламастер, упырь и дурной и вздорный,

Зрели мы тебя в гробу с твоими костылями,

Прыгал бы ты, одутловатый, к бобылке на хутор,

Ябедничать же станешь – изведаешь, почем фунт лиха.

Грамоты прочтя и жеваным мякишем их запечатав,

95 Допили, догубили до дна жбан емкий,

Время расставаться тогда нам с Силычем накатило.

Эх, он шапку тогда свою-напялил и вышел,

Обнял меня, духарягу, расцеловал – и дальше.

Силыч, говорю, чего это мне мой oncle все пишет?

100 Зря, возражал, и заяц никому из нас, кучерявых.

В Быдогощах, между тем, бузина вся – цветенье.

<p>Записка XXVII.</p><p>То не вспарочной Жар-птицы</p>

То не вспарочной Жар-птицы

Сполох дольний – скок-поскок,

Издалека в колеснице

Скачет к нам Илья-Пророк.

Ну и Бог с ним, ergo – буря,

Ergo – грянет, ну и что ж.

Егеря расселись, курят,

Ждут-пождут, но медлит дождь.

Вижу я, как только видно

Все становится на миг:

Над бадьею змеевидный

Так и вьется змеевик.

Этот аспид самодельный,

Благ источник и утех,

Был точильщиков, артельный,

Но утянут был у тех.

Оправдания не ищем –

Ну украли, что с того,

А кто ругается над нищим,

Тот хулит Творца его.

Процедура постепенна:

Капля медлит – егерь ждет,

И напротив – сколь мгновенно

Ловит жужелицу кот.

И еще обыкновенно

Жизнь мгновенна, как назло,

И напротив: сколь нетленно

Никчемушное грязло.

Перейду. Непостижимо.

Покрутился – и уж нет.

На души моей обжимок

Набредет слепой рассвет.

И под брань моих бобылок,

Чубуром жмыгуя хвощ,

Тела белого обмылок

Повлекут на Быдогощ.

Но покуда – вот я, в кепке,

С мужиками у реки,

Сохрани нам, Боже крепкий,

В эту грозу челноки.

В упрежденье ауспиций

Шью охотничий костюм,

Но летят из рук вон спицы:

Ergo – в дупель, ergo – sum.

<p>12. Заитильщина</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Сияние снегов
Сияние снегов

Борис Чичибабин – поэт сложной и богатой стиховой культуры, вобравшей лучшие традиции русской поэзии, в произведениях органично переплелись философская, гражданская, любовная и пейзажная лирика. Его творчество, отразившее трагический путь общества, несет отпечаток внутренней свободы и нравственного поиска. Современники называли его «поэтом оголенного нравственного чувства, неистового стихийного напора, бунтарем и печальником, правдоискателем и потрясателем основ» (М. Богославский), поэтом «оркестрового звучания» (М. Копелиович), «неистовым праведником-воином» (Евг. Евтушенко). В сборник «Сияние снегов» вошла книга «Колокол», за которую Б. Чичибабин был удостоен Государственной премии СССР (1990). Также представлены подборки стихотворений разных лет из других изданий, составленные вдовой поэта Л. С. Карась-Чичибабиной.

Борис Алексеевич Чичибабин

Поэзия
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза