Поймав его на измене, я чувствовал себя настолько погано. Будто я лишь напольная тряпка, а он вытер о меня ноги. Словно я вещь какая-то. Когда нужно он мной пользуется: гладит, целует, обнимает. А в иной раз не грешит воспользоваться кем-то еще.
Наверное, прозвучит абсурдно, но в тот день я в первый раз, за свои тридцать с небольшим лет жизни, напился. Естественно это я сделал не один, в компании своего единственного друга – Макса. Но про этого замечательного человека позже.
Попойка закончилась слезами, криками и бранью. А еще признаниями в любви моему мужу-мудаку. В результате чего я продлил наш брак еще на год. Точнее сказать на десять месяцев, ибо сегодня, когда я уже решил, что серая папка, что я прячу под вещами в шкафу, не пригодится, меня угораздило приехать от родителей домой пораньше, чем собирался.
Надо поблагодарить сантехников, визит которых к маме с папой, заставил меня уйти раньше планированного. Иначе так бы и жил в неведении того, что мой благоверный – тот еще блядун.
И вот, я в прекрасном расположении духа возвращаюсь в нашу уютную квартирку. В руках полные пакеты продуктов. А в голове грезы о прекрасном романтическом ужине при свечах и последующей аромаванне. Но тут в прихожей я наткнулся на незнакомую мне пару туфель. Ладно бы еще мужские, еще бы мог понять, но нет – пошлые красные босоножки на шпильке и с платформой. Ну шлюха-шлюхой. Так еще и пахнут так… Словно сахар сахаром посыпали, еще и патокой с карамелью сверху облили.
Бросаю пакеты прямо там, посреди коридора. Их содержимое быстро рассыпается по полу. Плевать. Крадусь к спальне.
Словно иглы воткнулась в сердце – оттуда слышны громкие пошлые стоны и вскрики. Кровь ударила в голову, пульс словно слышен в ушах. Я метнулся молнией к лоджии. Там, как я помню, осталась электропила, что мы часто берем, когда навещаем мам Егора в их загородном коттедже.
Я ворвался в спальню, с видом маньяка. Шлюха моего благоверного даже упала с него на пол и завизжала. У меня и мышца на лице не дрогнула. А он, как псина плешивая, мялся, катался по полу, извинялся. Просил его простить.
Ха! Ну не идиот ли?
Не обращая внимания на его голый зад и перепачканное соплями и слезами лицо, я подхожу к кровати и, прямо через альфу, начинаю пилить ее на части. Ему повезло – вовремя спрыгнул. Я бы не пожалел – и его бы покромсал.
Пока они со шлюхой-омегой, которая к слову, оказалась той самой Катенькой, на коленях голышом с мольбами выползали из квартиры, я еще и шкаф с его шмотьем разрубил. Ну, а потом покидал все его тряпки ему же на голову (и на машину) с балкона. Пусть побегает, пособирает. Ну, и с деревьев поснимает.
Вот мы и вернулись к началу рассказа. Все так похоже на тот день, но все равно иначе. Мои глаза ужасно болят, и, должно быть, красные от слез. Неподалеку жужжит невыключенная электропила, которую я так неосмотрительно оставил валяться около раскуроченного шкафа. Мои руки, впрочем, как и все остальное тело, мелко подрагивают. Хорошо, хоть шум заглушает мои, никому ненужные, всхлипы, полные отчаяния и ненависти к себе за то, что все-таки поверил этому человеку.
Опершись на стену спиной, сижу на полу, обхватив колени руками. Жмурю глаза, пытаясь вообразить, что это лишь кошмар. Но это не поможет. Я не хочу так жить и не хочу быть с тем, кто может предать. Какие бы он не придумал оправдания – ничто не может снять с него вину за измены. Я все решил для себя. Хоть мне и больно самому, но развод. И никаких поблажек.
Автор.
Бракоразводный процесс, который должен был быть длительным и морально тяжелым. Занял, на удивление, мало времени. Виной тому были подготовленные омегой документы, а также то, что они не имели совместных детей, а из имущества пришлось делить лишь квартиру. Еще в то время, когда они с адвокатами обговаривали все детали раздела вещей, Егор просил мужа одуматься, умолял вернуться, клялся, что изменится. Но Демьян был непреклонен. В итоге было решено, что квартира будет продана, а вырученные деньги разделены между экс-супругами.
Но недолго сердце Арафеева пустовало. На заседание он явился под руку с новой пассией. На этот раз то был какой-то молоденький белокурый юноша, которому, на вид, и восемнадцати-то не было.
Дема же старался делать вид, что ему это безразлично. С совершенно каменным, напрочь лишенным эмоций, лицом, он смотрел, как человек, некогда бывший его любимым супругом, обжимается с другим. Однако, вся холодность омеги была фальшью, маской, за которой скрывалась боль. В душе ему хотелось разрыдаться, кинуться с криками к Егору, но проявлять слабость перед этим предателем он не хотел.
«К чему растрачивать свои чувства перед тем, кто это не оценит?» – решил для себя парень.
Получив свою часть денег, омега съехал в другую квартиру. Она была дешевле, меньше, да и находилась в районе похуже, но парень был доволен. Также он решил, что не хочет иметь ничего общего с бывшим, поэтому вернул себе свою старую фамилию: Ким. Она была еще одним даром от покойного дедушки Демы.