Между жертвенником и камнем. Гость из Кессарии

Тиберий изменился до неузнаваемости. Он много пил, уединившись в своей спальне, запрещал впускать к себе даже цирюльника. То подолгу сидел в полной неподвижности, уставившись в одну точку. То вскакивал и метался из угла в угол, посылая проклятья 26 судьбе, Сеяну и медлительному Макрону. Однажды, среди ночи вызвал Валента и передал ему вкривь и вкось исписанное письмо префекту претория. В нем он называл Сеяна своим другом, обращался к нему с самыми нежными словами. Требовал подробно описать, как здоровье десятилетней дочери Сеяна, которую префект растил сам после самоубийства жены. И в довершение всего пообещал выдать за него свою родную внучку, кровную родственницу Октавиана Августа.

Надежда на то, что Сеян снова поддастся на его уловку, слегка успокоила Тиберия. Но ненадолго. Вскоре ожидание и томительность перед неизвестностью стали такими невыносимыми, что он едва не сжег почти доконченные записки, выкрикивая, что не хочет, чтобы над ним смеялся проклятый Сеян. Но вид огня, к которому он уже поднес листы пергамента, неожиданно отрезвил его. Он даже принялся дописывать свои деяния.

Написал, что в отличие от Юлия Цезаря и Августа отказался переименовывать сентябрь в «Тиберий», сказав льстивым сенаторам: «Что же вы станете делать, когда дойдете таким образом до тринадцатого Цезаря?» Но длинная фраза быстро утомила его, и он, уснул, уронив голову прямо на стол, а наутро потребовал еще одну амфору вина.

Когда же он, наконец, вышел из спальни, бросившиеся было к нему для приветствия ученые и слуга в растерянности остановились. Перед ними стоял худой, ссутулившийся старик с ввалившимися глазами и жалким голым теменем.

Тиберий хмуро огляделся и остановил потеплевший взгляд на своем внуке, который стоял рядом с высоким, очень бледным юношей.

- Подойди сюда, Гемелл, - окликнул он. - Дай мне обнять тебя...

Гемелл порывисто рванулся к деду. Тиберий притянул его к себе. Постоял так несколько секунд. Потом рассеянно спросил, кивая на юношу, не знавшего куда девать свои худые длинные руки:

- Твой новый приятель?

- Что ты, это же Гай! - удивился Гемелл, - Мой названный брат! Сын Германика!..

- Германика?..

Спина, Тиберия неожиданно выпрямилась. Лицо стало быстро менять свое выражение. Напряглись губы, затвердели скулы. Он впился ожившими глазами в своего приемного внука Гая и забормотал:

- Да-да, узнаю... Эти брови, подбородок, глаза... Только он похож не на отца, а весь в свою мать - Агриппину!

Последние слова он произнес сквозь стиснутые зубы и, дав знак Валенту следовать за ним, вновь ринулся в спальню, оставив в недоумении всех.

Только когда за офицером захлопнулась дверь, император дал волю своему гневу.

- Живет, еще волчье племя! - с силой ударил он ладонью по ковру на стене. - Течет в его 27 жилах кровь Германика и Агриппины! А я тут, в полном неведении... Ну что там Макрон?

Валент виновато развел руками.

- Проклятье!.. - судорожно вцепился пальцами в нежный ворс ковра Тиберий. - Хоть бы какой знак от него! Строчку! Слово... Живу словно в зале с погашенными светильниками... А тут еще этот Гай... Вылитая Агриппина!

- Да, похож, - согласился Валент.

- Ты видел ее? - мгновенно обернулся к нему Тиберий. Хотел было добавить: «До того, как я отправил ее в ссылку?» Но промолчал.

- Да! - охотно ответил Валент. - Она проводила смотр нашему шестому легиону, в котором я служил до того, как прибыл сюда.

- И этого тоже? - с неприязнью спросил Тиберий, показывая пальцем на дверь.

- Да, она возила Гая с собой, одетым в простую солдатскую одежду, и мы называли его «Калигулой». Забавно было видеть маленького, тощего мальчугана, обутого в голубые калиги...

Валент осекся на полуслове, увидев, как задергалась жилка на щеке императора.

- Женщина дает смотр римским войскам!.. - презрительно прошептал Тиберий и продолжил, повышая голос: - Подавляет мятежи, против которых бессильно даже имя императора! Таскает за собой сына, чтобы все помнили о Германике и видели преемником моей власти не Гемелла, а Гая! А потом, - снова понизил он голос, - смотрит на меня во дворце тихоня тихоней и еще смеет жаловаться... Смела жаловаться! - поправился Тиберий, вспоминая давний случай, когда Агриппина действительно посетовала ему однажды на какую-то обиду со стороны своей сестры. Что он ответил ей тогда? Ах, да.

Он остановил ее за руку и произнес по-гречески: «Ты, дочка, считаешь оскорблением, что не царствуешь?» И с тех пор больше ни разу не удостаивал разговором. Впрочем, нет. Однажды, кажется, за обедом, протянул ей яблоко, и после того, как Агриппина отказалась, сделал вид, что оскорбился за то, что его подозревают в попытке отравления, и перестал приглашать ее к столу. А вскоре и вовсе сослал на остров Пандатерию...

Как бы там ни было у Макрона, а сыновей Германика надо убрать сейчас.

Начнем с...

Гая? - услужливо подхватил Валент.

Нет! - остановил его жестом Тиберий. - Гай пока молод и неопасен. Будем действовать по-старшинству.

Значит, Нерон?

Да, немедленно отправь гонца на остров Понтий! Пусть к Нерону приведут палача и предоставят ему право выбора...