Между жизнью и честью. Книга I

Делаем выводы, исходя из документов.

1. Шугаёв Борис Сергеевич был призван Ораниенбаумским РВК Ленинградской области Ораниенбаумского района. Дата призыва: между 22.06.1941 и 12.08.1942. Есть список призывников от 22 августа 1942 года, где значится Шугаёв Б. С.

Примечание.Битва за Москву к этому времени давно закончилась.

Во всех делах сообщается, куда отбыл. Это может быть ВВП и ЗП или сразу же указывается название части. У Бориса Сергеевича указано отбытие: Ораниенбаумский РВК… Выходит, он поступил на службу в военкомат. Подтверждением является «Книга памяти блокадного Ленинграда», куда занесён наш земляк Шугаёв Б. С.

2. Во всех наградных документах не указаны вышестоящие армейские структуры, которые подтверждают или отрицают награждение. У Бориса Сергеевича оборотная сторона чиста, только внизу запись: награждён приказом начальника отдела кадров 65 стрелкового корпуса, о котором написано выше в справке.

3. Имеется документ «Именной список на команду в обязательном отправлении из Высокогорского Райвоенкомата Татарской АССР в распоряжение Военного Комиссара Татарской АССР от 8 мая 1945 года».

Примечание.Направлялись на работу со Смоленской области, с Орловской. Со Стародубского района в списках только Б. С. Шугаёв.

3. Раскрытая тайна

Каждый хочет, чтобы правда была на его стороне, но не каждый хочет быть на стороне правды.

Ричард Уэйтли.

* * *

Анастасию Афанасьевну Демьяненко (Курбан) я знала с того времени, как познала себя, своё имя. Наши дворы разделяла узкая грунтовка. Такая узкая, что разъехаться не могли даже подводы, тем более, грузовые машины, правда, увидеть последние в переулке было большой редкостью. В шестидесятых годах уже прошлого века не так много было грузовых машин в колхозе. Грунтовку с обеих сторон окаймляли широкие ярко-зелёные ленты подорожника. Встречному транспорту приходилось сворачивать на этот яркий густой ковёр.

Наши окна смотрели друг на друга только зимой, потому что в другое время года их скрывала сирень, растущая в каждом палисаднике. Правда, бывали такие зимы, что снега наметало под самую крышу, тогда вообще ничего не было видно. Лошадка, проезжавшая мимо, казалось, мчит на твою крышу. Такое впечатление сохранилось с детства.

Тётка Настя жила со своей матерью, которую все звали баба Хадор-ка. Она была старенькая, худенькая, а может, я своим детским взглядом видела в ней старуху. Помню, как быстро двигалось её полусогнутое тело. Как сейчас, вижу её длинный саян, из-под которого выглядывают огромные резиновые сапоги, даже слышу, как широкие голенища бьют Хадорку по голым икрам. На ней всегда был передник. Сапоги, помнится, она никогда не снимала. Помню её любимую фразу: «Ой, Боже мой, Боже мой». Она немного картавила, вместо твёрдого «ж», звучало мягкое «з».

В доме Насти всегда царила тишина, был порядок, чистота. Дом состоял из одной комнаты, к ней примыкали сенцы с земляным полом. В сенцах даже летом было прохладно. Там стояли всякие скамейки, которые в селе называли «услон», на них ставили вёдра с водой, махотки с маслом, небольшие чугунки, большие, в которых парили картошку для свиней, размещали на полу. В углу, обычно, стояла ступа с толкачом. В ней толкли зерно, просо, крупу. В нашем селе толкач называли «товкачём»

Настя работала в конторе счетоводом, всегда прибегала на обед. Мы, ребятня, сторожили, когда Хадорка уйдёт к другой дочери Александре, чтобы пробраться к яблоне и собрать падалицу, сорванные плоды были кислыми и твёрдыми. Яблоню мы называли белянкой, она была ранняя. Мы хитрили: чтобы скрыть своё «преступление», оставляли под яблоней несколько яблок. Сейчас мне смешно, ведь, сколько босых маленьких следов оставалось после нас.

К ним в гости из Одессы каждое лето приезжала красивая девушка, которую звали, как и меня, Нина. Вообще, в нашем переулке в каждом доме была своя Нина. Такая популярность была у этого имени в те годы.

Итак, о красавице Нине. Она была среднего роста, стройная с утончёнными чертами лица. Короткие светло-русые кудряшки — мелкая химическая завивка была ей к лицу.

Она тоже говорила вполголоса. Помню её доброй, щедрой, заботливой. Как-то она уложила меня спать вместе с подружкой Любой, дочерью той самой Александры, о которой я упомянула выше. Мы, сельские дети, не привыкли спать днём, а тут уснули. Она убаюкала нас своим тихим ласковым голосом. Проснулась я в слезах, потому что запуталась в тюле, которым она укрыла нас от мух. Нина быстро успокоила меня. Накормила всякими вкусностями, которых в нашем доме не бывало.