Между жизнью и смертью

Нас опять погрузили в машины и повезли неведомыми дорогами. Пусть везут, нам теперь все равно. Куда бы нас ни завезли, мы сейчас спокойны! В худшем случае нас могут перестрелять в каком-нибудь лесу из пулеметов. Но фашизма это не спасет. Меч правосудия уже навис над головой гитлеровцев.

Настроение у товарищей приподнятое. Мы запеваем то украинскую песню, то русскую. Даже голод как будто забылся.

Солдаты, конвоирующие нас, за эти дни что-то совсем притихли. Они еще покрикивают на нас, но рукам воли уже не дают. События последних месяцев заметно укротили немцев. Некоторые солдаты начали даже угощать нас табаком.

- Соб-баки, уже хвостами повиливают, - говорил Николай, глядя на них исподлобья.

Нас привезли в какое-то село и снова разместили в лагере. Мы узнали, что до нас тут содержались пленные французы. Вывезли их отсюда дней десять назад.

Село это называлось Люзовец.

Из лагеря нас не выпускают. Кормят только картошкой да репой, да и те большей частью гнилые.

- Мы теперь и сами хлеба не видим. Нет хлеба, - говорят немецкие солдаты.

Этому можно верить. До сих пор Германия жила на награбленном, чужом хлебе. А теперь гитлеровцев вышвырнули с чужих земель, и страна оказалась у разбитого корыта. К тому же на нее каждую ночь падают тысячи бомб. Германия пылает в огне.

Немцы, конечно, прекрасно понимают, что может ожидать их завтра. Народ Германии окончательно изверился в Гитлере. Но война еще продолжается.

Фашисты напрягают последние силы. Гадюка тоже так: избитая и изрубленная, она все еще тянется ужалить. Среди наших конвоиров появился новый солдат. Ему уже за пятьдесят. Мы прозвали его "шестиглазым". Он носил двое очков. Без очков же совершенно ничего не видел и терялся, точно слепой. Этот солдат в первый же день зашел к нам в барак и стал раздавать сигареты. Потом разговорился, рассказал, что он учитель.

- Что мне сунули в руки на старости лет?! - говорил он, с возмущением глядя на винтовку. - Мне бы надо палку, чтобы опираться на ходу...

Мы чувствовали, что он говорит искренне. Всю жизнь человек учил детей. Война должна быть противна всему его существу, и он, казалось, старается оправдать себя в наших глазах.

- Я не хотель война, - сказал "шестиглазый" с беспокойством и, сняв очки, стал протирать их платком. Рука у него дрожали, брови то и дело взлетали вверх, будто старика подергивало током.

Это был первый немецкий солдат, откровенно разговорившийся с нами. Нам, конечно, хотелось услышать что-нибудь о войне.

- Как вы думаете, когда война кончится? - спросил солдата один из наших товарищей.

Солдат ответил не сразу. Он подошел к двери и окинул настороженным взглядом двор.

- Война протянется недолго, - сказал он потом. - Теперь у германской армии есть "Фау-3".

Это, признаться, обеспокоило нас. Мы помнили, как года полтора тому назад немцы хвастались новым видом оружия "Фау-1". То были самолеты-снаряды, которые с французского берега запускались через Ла-Манш на Лондон. В Германии даже по радио передавали грохот их разрывов на английской земле. Потом пошли слухи о новом, более сильном образце "Фау-2". Говорили, что теперь от Лондона и следа не останется.

А про "Фау-3" мы слышали впервые.

Мы озадаченно переглядывались. Немец заметил это.

- А знаете, что такое "Фау-3"? - спросил он.

- Что?

"Шестиглазый" снова подошел к двери, выглянул наружу, потом зажал между ног винтовку и поднял обе руки вверх.

- Вот это и будет "Фау-3", - сказал он.

Мы расхохотались. Старик заулыбался.

Это была шутка, выдуманная немецким народом. В ней была немалая доля правды. Близился день, когда немецким солдатам придется бросить винтовки и поднять руки перед советскими воинами.

ПОЮТ ЖАВОРОНКИ

Нас все еще держат в Люзовецком лагере. Лагерь расположен на окраине села. Отсюда открывается широкий вид на расстилающиеся вокруг леса, на поля, уходящие вдаль.

Весна в самом разгаре. Снег сошел давным-давно. В полдень уже заметно припекает.

Мы с раннего утра выходим во двор и сидим на солнечной стороне, греемся. Над лесами клубится легкий синеватый туман. На полях зеленым ковром расстилается нежная зелень, местами чернеют вспаханные участки, точно заплаты на зеленом. Весенний ветер доносит запах молодой травы.

Высоко в небе поют жаворонки. Они подолгу трепещут на одном месте. Можно подумать, что их привязали тоненькой ниточкой к земле и они все порываются улететь на своих крохотных крылышках, но никак не могут порвать нитку... Впрочем, нет: скорее они сами держат на своих ниточках всю планету.

Я закрываю глаза и думаю, думаю... Жаворонки весной и в наших краях поют так же звонко и радостно. Только весна у нас совсем не такая. Тут и не заметишь, как она наступает: когда снег успел стаять, когда прозвенели ручьи. Зима здесь теплая, и весна подкрадывается тихо, незаметно.

А у нас на родине уж зима - так зима. Небо становится хрустально-синим; кажется, кинь камешком - и вся эта синь так и зазвенит. А снег на земле - белей сахара, мягче пуха пушистого.