Поэтому все вокруг снова начали тихо суетиться, снова и снова мы, поднимая пса, пытались перевязать рану, обматывая его тело с помощью специальной липкой пленки, пытаясь создать своеобразный кожух перед тем, как мы будем забинтовывать его. Но чем чаще мы двигали Финна, тем больше воздуха попадало ему в грудь. Было понятно, что, несмотря на то что врачам удалось ранее перевязать псу рану на груди, мы ведем борьбу с естественными процессами и обречены на провал.
Невооруженным глазом было видно, как ухудшается состояние Финна. Прежде худой, физически натренированный пес раздувался, словно бочка, и по мере того, как под действием скопившегося в организме воздуха давление на его легкие возрастало, это приводило к необходимости избавиться от него за счет движения, делая тщетными все наши предыдущие попытки перевязать рану. У нас не оставалось другого выбора, кроме как, используя поршневой шприц с клапаном, откачивать воздух из груди Финна, одновременно пытаясь закрывать рану, чтобы не допустить его попадание обратно. Это было медленное, тяжелое и крайне бесперспективное занятие. Но мы должны были справиться со своей задачей, чтобы стабилизировать состояние Финна перед предстоящей ему транспортировкой для операции. Операции, которая, по словам Хейли, была единственным шансом спасти моего друга. Но время неумолимо шло вперед, и положение становилось всё более отчаянным. Если мы не сможем предотвратить попадание воздуха в грудную клетку Финна, то он умрет еще до операции.
В двадцати минутах езды от нас, в деревне Хайэм Гобен, находилась ветеринарная клиника
Вопреки (а может быть, благодаря) уколу морфина, Финн снова выглядел очень взволнованным. Поэтому, пока машина с трудом и ревом пробиралась по дороге, я начал трепать его за уши и шептать приободряющие слова, чтобы успокоить.
Как и тогда в саду, когда пару секунд показались мне целой минутой, так и сейчас каждая минута, в течение которой Финн мог умереть, представлялась мне отдельной жизнью. Но, наконец, мы приехали на место, где нас уже встречала целая группа ветеринаров. Пока Хейли передавал врачам бумаги о состоянии здоровья Финна, группа медсестер, убедившись, что в его организме достаточно кислорода и морфина, ввела ему наркоз, а затем очень аккуратно поставила ему в грудь специальный зонд, чтобы следить за уровнем выкачиваемого воздуха и хоть чуть-чуть облегчить его дыхание.
Старший ветеринар клиники по имени Ронан, смотря на меня поверх очков, объяснял, какими будут следующие шаги врачей. Сначала они перевяжут рану (мне оставалось только верить, что у них это все-таки получится) и будут измерять уровень притока воздуха в легкие и из них, чтобы получить более полное представление о том, что происходит в организме Финна. Вскоре забрезжил первый робкий луч надежды на выздоровление: измерив псу давление, Ронан был очень обрадован, что нож задел лишь легкое.
— Но вы, Дэйв, больше ничем не можете ему помочь, ― вежливо сказал он мне. ― Подлечите свои раны и уезжайте отдыхать домой.
Я знал, что когда-нибудь этот момент настанет, так как всё обычно идет по заранее заведенному порядку: сначала совершается преступление, затем я должен показать свои раны доктору и, наконец, задокументировать это, так как это тоже своего рода доказательства. Но поскольку я не имел никакого представления о том, увижу ли я еще моего друга живым, то при мысли о расставании с ним мое сердце разрывалось.
— Папочка любит тебя, ― прошептал я, уткнувшись лицом в шерсть Финна. ― Тобой можно гордиться.
Он ответил мне, слабо помахав хвостом.
— Пожалуйста, спасите моего мальчика, ― умолял я Ронана. ― Сегодня он спас мне жизнь.
Главврач больницы ответил, что постарается сделать всё, что в его силах.