Междустрочья. Сборник

– Насколько мне видится, задатки в вас есть. Но такое ощущение, что вы почему-то не хотите использовать их в полную силу. Но, если ещё поработаете, у вас может получиться, – она улыбнулась. – Я в вас верю.

С такой улыбкой желают приятной дороги в ад.

* * *

Синий бархатный занавес тяжело струился от потолка до досок сцены внизу, и казалось: если все вдруг на минуту смолкнут, можно будет услышать, как трутся друг о друга с глухим шорохом складки ткани. Но в зале тоже шуршали, шептались, скрипели старыми откидными креслами, и какофония этих негромких звуков наполняла всё помещение.

Машенька рядом тоже шуршала, ёрзая в кресле и то и дело одёргивая оборки вечернего платья – наряда ей, видимо, непривычного. Мечеслав некоторое время наблюдал за ней с улыбкой, потом легонько тронул за руку.

– Чего так нервничаешь?

Она аж вздрогнула от неожиданности, но тут же сама смущённо улыбнулась, как бы говоря: «потому что ну вот такая я дурочка».

Мечеслав хотел ещё что-то ей сказать, но тут грянул третий звонок, свет в зале погас, и занавес, удивительно быстро для своей видимой тяжести, уполз наверх.

Там, на сцене – бурлило, суетилось, сновало, распускалось бутонами огромных синих цветов, и почему-то казалось, что нет больше зала, нет ничего за пределами громоздящейся феерии: дома вырастали один за другим, угловатые гигантские небоскрёбы, и в небо взлетали аэростаты, терялись, мелкие, в блеске и дымке, а здесь, внизу, всё суетились, как суетилась музыка вместе с ними, – в погоне за новым, за чудным, несбыточным. Кто-то прокатывался в золотистых шарах, другие бабочками вились вкруг цветов, озарявших их синими лучами, некоторые замирали, запрокидывая головы к самым вершинам небоскрёбов, или вдруг пытались взмыть вверх вместе с растущими громадами – время будто ускорилось и всё торопило вперёд. Из этого блеска и гвалта, из сонма всевозможных существ глаз не сразу выделил Магду Терновольскую – неприметную фигурку в разлетающихся чёрных мехах. Она вынырнула вперёд из глубин блестящих, поющих на все голоса масс, ещё одна тень или, может, скрытый координатор происходящего. Все они тоже словно не заметили её поначалу, увлечённые своими мелкими играми, но вот – грянул раскат, разлетелся над крышами миллионами искр, и звуки сменились: смолкли весёлые трели, в ощетинившейся шёпотами и звончатым эхом тишине пронеслась тонкая мелодия флейты… И разразилось – ударили разом все литавры и трубы и странный, неестественный свет хлынул с неба, из разорванной дыры над верхушками зданий.

В окружении своих спутников – тёмных масок, переплетающих руки в белых перчатках, – Терновольская вынеслась в центр и средоточие всего действа. Развевался взъерошенный тёмный мех, сверкали звёздные камни в глазах и в глубине чёрного бархата, а хитрая ускользающая улыбка – всё игра, господа, всё только игра – обратилась к зрителям:

Разве ты не слышишь приближенья чёрных крыл?
Разве ты не знал? Разве не просил?

Маски бегали, собирая её слова и неуклюже опять их роняя, а она со смехом сеяла новые, и ещё, и ещё, маленький радостный бес – предвестник хаоса – или пророчица великих перемен с горьким пониманием в самой черноте зрачков. Кто бы ни была она, слова её воплощались на глазах и стремительно неслись сюда на крыльях ветра, вместе с раскатами грома.

Разве ты нетленен, разве правда – острый нож?
Разве мир мечты твоей на этот не похож?

Вдруг потемнело – всюду сразу, будто враждебные силы слетелись, сгустились над головами толпы, и вихрь принёсся из бушующих далей, он пригнал трепет, и холод, и слишком острую тревогу мерцающего небесного зарева. Синие цветы поникли, и ветер сметал никчёмные теперь, лёгонькие столбы высоток.