Степанов и Кузанни снова в один голос ответили, что не знают, откуда им, нынче физики в почете.
– А история занятна, – продолжал между тем Нолик. – Фразу эту произнесла мадам де Помпадур, когда король Людовик проиграл битву своему грозному прусскому недругу и пришел за утешением к ней, мудрой и красивой фаворитке. Людовик удивился этим словам. Мадам объяснила, что недавно у нее в гостях был математик – сейчас мы называем его великим ученым, Мопертюи, он действительно один из самых великих механиков и математиков нашей цивилизации – и сказал, что, по его расчетам, к Земле скоро приблизится страшная комета и может наступить конец мира. Заметьте себе: трагический разгром войск Людовика наступил опять-таки за два года до прихода кометы…
– А мадам, – усмехнулся Степанов, – была, видимо, причастна к логике сторонников общины: «Ну и черт с ним, все равно конец для всех без исключения! Обидно, когда кто-то выживет, а так – пускай, все равно ни одного живого на земле не останется…»
– В общем-то, да, – согласился академик. – Какой-то рудимент нивелирующей общины в этих ее словах сокрыт, только, как все французское, выражено это более абстрактно, изысканно, что ли… А почему эта комета называется именем Галлея? Знаете?
И снова Кузанни и Степанов, завороженно слушавшие академика, покачали головами…
– Дело в том, что ни Вильгельм Нормандский с женою Матильдою, ни мадам Помпадур, ни великий Джотто, ни даже гениальный Мопертюи никогда не сводили, да и не могли еще, по правде говоря, свести определенную цикличность подходов кометы к Земле в некую систему. А сделал это сэр Эдмунд Галлей… Нет, нет, он уж перед смертью стал
– Как?! – Степанов придвинулся к академику. – Почему?
– Здесь нет камеры, – вздохнул Кузанни. – Ваш рассказ надо снимать на пленку, получился бы гениальный фильм…
– Ладно, – усмехнулся Нолик, – считайте это репетицией…
– Нет, погоди, Нолик, а почему именно Галлей создал Ньютона? – снова спросил Степанов.