Межконтинентальный узел

– Я отвечу, что предложение любопытно. Нам бы, конечно, было небезынтересно познакомиться с тем, кто знает цепь, но, согласитесь, с нашей помощью – обратись вы к нам вовремя – это можно было бы сделать значительно более профессионально.

– Пожалуйста, постарайтесь меня понять… Если вы согласитесь с моей версией, что я ехал к вам добровольно отдать себя в руки наших славных органов, мое положение позволит мне – в этом случае – принести нашему делу максимальную пользу…

– Нашему делу, – задумчиво повторил Славин. – Вот что я вам скажу, Геннадий Александрович: хотите облегчить себя, хотите хоть в чем-то искупить вину, говорите. Намерены торговаться – не выйдет. При всем моем определенном отношении к Пеньковскому, должен повторить: он проигрывал достойно…

– И ни словом не обмолвился обо мне.

«Это он ничего, – подумал Славин, – врезал весомо, значит, оклемался».

– Почему вы убеждены в этом?

– Потому что в противном случае вы бы меня давно нашли.

– Резонно, – согласился Славин. – Еще кофе?

– Да, если вас не затруднит.

– Когда у вас выход на очередную связь?

– Вы же сказали, что вам и это известно…

Славин кивнул:

– Мы сфотографировали текст, который вы заложили в «Национале», сохранив при этом след вашего пальца.

Кульков снова ощутил в горле шершавый комок.

– Но вы же понимаете, что я могу написать то, что нам выгодно, а могу вообще ничего не писать. А ведь вам нужно взять с поличным того человека, который будет забирать мою информацию…

– Резонно, – снова согласился Славин. – Очень хорошо мыслите. Ваше предложение?

– Я его уже внес.

– А я вам ответил: говорить я с вами согласен, торговаться – не моя профессия. Считаете своим долгом хоть как-то искупить свою вину, пожалуйста. Нет – ваше дело. Главную задачу мы выполнили, перекрыли утечку информации, дело кончено.

– Согласен, – сказал Кульков. – Верно. Но я готов предложить вам свою помощь в игре против ЦРУ.

– Давайте сформулируем ситуацию иначе, Геннадий Александрович: если руководство позволит мне привлечь вас к операции, я буду продумывать возможность вашего использования в деле… Но, признаться, я не очень-то убежден, что мне это разрешат… Слишком уж вы замарались… И действовали вполне осознанно… много лет… Будем называть вещи своими именами: сначала вы предали эту страну, нас… Теперь собираетесь предать тех, на кого работали.

– Мы же не на собрании, – облизнув шершавым языком пересохшие губы, сказал Кульков. – Я предлагаю разоблачить тех, кто путем шантажа понудил меня свернуть с того пути, на котором я стоял.

– Закон гарантирует вам только одно: следствие и суд тщательно разберут все то, что было до этой ночи. Но ни следствие, ни суд не пройдут мимо того, что может произойти после сегодняшнего рассвета… Вносите предложения, я готов слушать…

– Можно взглянуть на вопросник? Самый последний, который вы расшифровали? – спросил Кульков.

– Вы имеете в виду тот, что вы изъяли из тайника вчера ночью?

– Я запамятовал время… Вспомню, если вы мне покажете расшифрованный текст…

– Вы помните время, – сказал Славин. – Помните с точностью до минуты… Вы хотите проверить, действительно ли мы знаем всё или же берем вас на пушку.

– Вы вправе думать так, как считаете целесообразным… Я же сказал то, что полагал сказать совершенно необходимым…

Славин вышел из-за стола, открыл сейф, вмонтированный в стену, покопался в папках, достал одну, синего цвета, принес ее на стол, полистал страницы, вытащил два листка, сколотых пластмассовой красненькой скрепкой, и протянул Кулькову:

– Это?

Лицо Кулькова снова стало течь, когда он пробежал страницу: «Знают всё! Читали все запросы из Лэнгли! Вот ужас-то, а?! Но ведь они не читали мои ответы! А только это может быть уликой! В этом спасение!»

– Да, – сказал наконец Кульков. – Это.

– Вот видите, – вздохнул Славин и, положив руку на папку, заметил: – Тут целая брошюра: «Что хочет знать ЦРУ – особенно во время женевских переговоров – о ракетном потенциале Советов».

– Но у вас нет второй брошюры. С таким же броским названием: «Что ЦРУ узнало – во время женевских переговоров по разоружению – о ракетном потенциале Советов».

– Почему же? – Славин пожал плечами. – Есть.

Он снова поднялся, отошел к сейфу, достал оттуда маленький конверт, вернулся, положил на стол:

– Ознакомьтесь.

Кульков достал из конверта зажигалку «Пьер Карден»; лицо потекло еще зримее; щеки обвисли, под глазами впадины, словно у старика, который вынул на ночь изо рта протез: ни одного зуба, шамкающая пустота.

– Да вы смелее, Геннадий Александрович, смелее, – подтолкнул его Славин мальчишеской какой-то улыбкой. – Вы же знаете, как обращаться с этой камерой… Мы проявили все семьдесят два кадра, вот вам лупа, читайте, ваша работа, вы же документы щелкали, не я…

– У вас нет сигареты?