Межконтинентальный узел

- Так вот, в России жил великолепный врач, один из лучших проктологов мира профессор Фаин. Жил он там, как говорят, хорошо, просто очень хорошо, - причем по нашим меркам, заметь себе. Но его не назначили директором института после смерти шефа, и профессор, обидевшись, уехал. В Оттаве о нем знали, он там бывал на конгрессах. Получил этаж в клинике, совершенно неслыханное дело: всех иммигрантов заставляют сдавать экзамены и требуют абсолютного знания языка! Вскоре о нем заговорили не только в Оттаве, но и в Штатах. И вот однажды из Нью-Йорка к нему прилетел какой-то финансовый воротила. Фаин сделал ему блестящую операцию. Прощаясь с могучим пациентом, он поинтересовался: "Кто вас до меня оперировал?" Тот ответил: "Профессор Ливенброк". Фаин засмеялся: "Я бы этому самому Ливенброку руки отшиб! Он же мог сделать вас полным инвалидом, опоздай вы ко мне на неделю". Пациент не сказал ни слова, вручил ему чек, еще раз поинтересовался, когда сможет начать нормальную половую жизнь, и вернулся в Штаты. А там, опробовав себя с любовницей, позвонил своему адвокату и предложил начать процесс против этого самого Ливенброка: "Пусть возместит нанесенный моему здоровью ущерб! Не менее ста тысяч баков! Ему бы руки сломать за то, что он со мною сделал, и сказал это не кто-нибудь, а мой спаситель Фаин!"

Как только адвокат зашевелился, профессор Ливенброк, он не иммигрант местный, обратился за помощью в раввинат; там нажали кнопки. В Оттаве появились статьи о том, что Фаин занимается клеветой на своих коллег, ему неведомо понятие врачебной этики и элементарного чувства корпоративности. Беднягу лишили его этажа в клинике - давление было весьма серьезным, всполошились все проктологи. Если к этому самому Фаину начнут летать воротилы из Штатов, с кого брать баки?!

Фаин попытался открыть свой госпиталь - куда там! Это же миллионное дело! Улетел в Европу, однако его и там д о с т а л и: когда устроился в боннскую клинику, появились статьи, инспирированные из Нью-Йорка, о неэтичном поведении профессора, его бестактности и клевете на коллег; погнали взашей и в Германии... Говорят, он несколько дней ходил вокруг русского посольства, а потом вернулся в свой пансионат и повесился в туалете... Как сюжетец?

- Страшноватый, - ответил Кузанни задумчиво. - Если разделаюсь с тем, что пытаюсь писать сейчас, - уплачу десять процентов, вполне приличные деньги... Я, между прочим, как-то встречался с одним русским скульптором, в России его считали гением, по-моему, правильно считали... А у нас он делает надгробия, этим и живет... Тоже, кстати, тема... Кто-то звонит, Анри.

- Никто не звонит, - ответил тот, - у меня слух как у кота...

- А я глохну.

- Ходил к врачам?

- Да. Необратимо. Представляешь, каково-то мне вскорости будет с женщинами?! Перед тем как подвести к кровати, извиниться и начать вытаскивать из уха слуховой аппаратик...

- А вот теперь действительно звонят, - сказал Анри, поднимаясь во весь свой громадный рост. - Я намеренно держу телефон внизу, чтобы бороться с отложением солей: вверх-вниз, очень разгоняет суставы... Читай газеты, я сейчас...

Кузанни допил кофе, подошел к большому - чуть не во всю стену - окну, прижался лбом к стеклу; в детстве мы всегда норовим прижаться носом, в старости - лбом, отчего? Наверное, дети представляют себя, как это смешно расплющенный красный нос, - а нам не до смеха, доживаем, лоб не плющится, только особенно страшно, п р е д с т а в л я ю щ е ощущает холод стекла, неживой, мертвый холод. Кстати, отчего покойников всегда целуют в лоб, становящийся после смерти выпуклым, сократовским?..

Вид на озеро был прекрасным; фонтан, чудо Женевы, выбрасывал из своей таинственной глубины гигантские струи; ночью этот водяной фейерверк подсвечивали. В Нью-Йорке статуя Свободы, в Париже - башня Эйфеля, а здесь диковинный гигантский фонтан... Как это прекрасно, если город определяет свою сущность единственной деталью, врезывающейся в память на всю жизнь...