Межледниковье (СИ)

Почти ежедневно, примерно в одно и то же время, на озере появлялись две молодые женщины, обе высокие и симпатичные, обе в одинаковых сарафанах. Они скидывали сандалии, выскальзывали из своих сарафанов, оставаясь в купальниках: одна в красном, другая в синем. Даже не попросив кого-нибудь присмотреть за вещичками, они входили в воду — гибкие и загорелые — и красивым кролем, голова в голову. плыли к острову, зеленевшему километрах в полутора от пляжа. Наши подруги Галя и Тома провожали их завистливыми, но как бы равнодушными, взглядами. Галя (та, что нравилась мне) сообщила, что обе эти тетки — учительницы из Ленинграда, и кто-то ей говорил, что на остров они плавают для того, чтобы там, вдали от посторонних глаз, принимать голышом солнечные ванны. Да-да, ей говорили, а кто говорил — не ваше дело! Может быть, может быть... Часа через два эти якобы учительницы приплывали обратно, подбирали с песка свои сарафаны и, натянув их прямо на мокрое, с босоножками в руках, удалялись куда-то восвояси.

Однажды мы с Гариком ловили рыбу с хозяйской лодки у камышей возле этого острова. Гарику приспичило, мы причалили к берегу и разошлись в разные стороны: он за своим делом, а я пособирать земляники, которой на острове была прорва. И вдруг я остолбенел, почти наткнувшись на эту пару. У подножия огромного замшелого валуна на траве лежали эти училки. Абсолютно голые — их яркие купальники сушились, растянутые на валуне. И училки эти не просто лежали, а, переплетясь каким-то невероятным способом, елозили друг по другу, негромко постанывая. Я был настолько ошарашен, что, даже не рассмотрев вожделенной их наготы, кроме каких-то деталей, промелькнувших у меня перед глазами, отпятился к ближайшим кустам и лишь там, повернувшись, поспешил к лодке. Гарик уже сидел за веслами и уже собирался кричать мне, куда-то запропастившемуся. Отчаянными знаками я показал ему: молчи, мол! Рвем когти! Оттолкнул лодку и плюхнулся в нее, запаленно дыша. Когда мы отплыли от островка метров на триста, я поведал приятелю о том, что видел.

Как и я, Гарик не имел никакого понятия о лесбиянках. Из всего спектра половых извращений оба мы слыхали лишь о педерастах (как расшифровке ходового ругатель­ства), но чтобы баба с бабой... Гарик предположил даже, что одним из действующих лиц под валуном был все же мужик, по запарке принятый мною за бабу. Но — купаль­ники, что сушились на валуне, те самые купальники тех самых учительниц! Приятель был страшно заинтригован, и я едва отговорил его от возврата на островок, чтобы понаблюдать странный процесс уже вдвоем. Я даже сменил его на веслах и стал грести к камышовому мысу в стороне от пляжа. Я пугал его возможной засадой, которую мог­ли устроить нам эти бабы, почуявшие неладное, засадой и сопряженным с ней позором разоблачения подглядчиков. Лично мне увиденного было более чем достаточно.

Когда мы, гомоня и препираясь, добрались до мыса, мы увидели оттуда две кача­ющиеся на воде точки: к берегу кролем плыли учительницы. Назавтра на пляже, когда в урочное время они проходили мимо нас перед своим парным заплывом, мы лишь перемигнулись за их спинами. А вскоре эти пловчихи куда-то исчезли: то ли их на островке спугнул кто-то по-настоящему, то ли просто пришел им срок уезжать.

В Мичуринском, крупном поселке с каменной школой, был даже стадион с трехдорожечным гаревым кругом. Однажды после каких-то местных соревнований я попросил задержавшегося на стадионе физкультурника с секундомером на шее засечь мое время на стометровке, тем более что деревянные стартовые колодки были еще на месте. Физкультурник согласился. Он встал с секундомером на финише, а Гарик с красным флажком — на старте. "На старт! Внимание! Марш!" — Гарик сделал отмаш­ку, и я в одиночку помчался к финишу.

— Одиннадцать восемь, — огласил мой результат физкультурник, — в шиповках было бы быстрее. — И пошел к своей школе, прихватив пару колодок.

Одиннадцать восемь! В тапках! Все-таки я "вышел" из двенадцати секунд, и второй разряд в городе сделаю обязательно! Только изволь, брат, тренироваться и соблюдать режим!