Межледниковье (СИ)

Минуты через две, вынув из костерка булькающую кипятком кружку, Ленька, вы­звав мое изумление, сыпанул в нее полпачки чая (такой дефицит!). Он снова сунул кружку в огонь и выдернул ее, взметнувшую бурую шапку пены. Он прикрыл кружку тряпкой, а когда чаинки осели, осторожно слил в мою кружку жидкость цвета дегтя. Потом он высыпал на тряпку щепотку соли, положил несколько кристалликов соли себе на губу и с наслаждением прихлебнул из кружки. Передал кружку Рюмзаку. В жизни ольдойца Рюмзака это, видимо, был не первый чифир: он тоже положил на губу соли и прихлебнул варева с не меньшим наслаждением. Очередь была моя. В ноздри мне шибанул не очень приятный запах. Как глотать такое, да еще с солью?

— Без соли хуже, особенно с непривычки, — сказал Ленька, — подцепи сольцы и пей смело, сам почувствуешь, что это такое. Чифир — человек!

Я лизнул соли и сделал глоток. Что-то жгучее, преодолев горловой спазм, прока­тилось по пищеводу, плюхнулось в желудок.

— Еще по паре глоточков, — сказал Ленька, расслабленно, как во время выпивки, улыбаясь. — Чифир — человек! Он мне жизнь спас. Когда-нибудь расскажу...

Следующая пара глоточков (по кругу) пошла у меня уже легче.

Оставшуюся в кружке массу разбухших чаинок ("эйфеля", как назвал их Ленька) он, прикрыв тряпкой, бережно уложил в рюкзак.

— На лабазе вторячок заварим.

Мы полезли на склон, и только на вершине я удивился тому, как легко мы его оси­лили, да еще шли разговаривая, а не плелись молчком, как до этого, согнувшись под тяжестью рюкзаков.

— Это чифир, — пояснил Ленька, — понял теперь, зачем я чай экономил, травка­ми заваривал?

На лабазе присутствовал один Юрка Шишлов, вылезший из полога нам навстречу, мрачный и заспанный.

— А где Джан? — спросил я Юрку. — Сожрал ты его, что ли?

— Сожрешь его, падлу хитрожопую! — ощерился Юрка всем своим зубным метал­лом. — На Березитове уже твой Джан, мать его китайскую так!

Оказывается, в первый же день маршрута, пока Юрка с лотком спускался мыть шлихи, китаец, пробив дырки в банке со сгущенкой (отрядный НЗ), половину сгущен­ки высосал, а половину выцедил в свой знаменитый термос, объяснив освирепевше­му напарнику, что без сладкого он совершенно не может. А на второй день Джан по­требовал срочного возвращения на лабаз: у него, мол, начался приступ давней болез­ни, и он боится умереть в тайге. Болезнь (которой приступ) Джан называл по-китай­ски.

— Чтоб я не понял! — негодовал Юрка. — Может, триппер старый открылся, а может, с сердцем что! Вычислил, падла, когда каюры с оленями с верховьев Долышмы пойдут мимо лабаза!

Джан вернулся в Березитов, оседлав свободного оленя. На лабазе он оставил за­писку Герману, на тот случай, если наши отряды встретятся до возвращения на базу. "Уважаемый учитель Герман Иванович! — писал Джан в своей объяснительной. — Мне очень стыдно за мое подведение моих товарищей, что я оказался непригоден ходить в маршрут. Прошу искупить мою вину своим трудом на базе Березитов. Да здравствует советско-китайская дружба!"

В Березитове, как мы узнали потом, волшебно выздоровевший Джан бескорыстно трудился, помогая то минералогу, то Неле, то радисту-хозяйственнику Паше. Рекор­ды производительности он ставил на изготовлении пакетов под маршрутные пробы грунта (километр хода — десять проб). Наверченные им пакеты исчислялись тысяча­ми и отличались особой добротностью и изяществом. Впрочем, и все известные мне по институту китайцы отличались невероятной работоспособностью.

Дезертирство Джана пошло отряду только на пользу: высвободился Юрка — от­менный промывальщик. Ручьев было много и шлихи нас заметно притормаживали. Кроме того, Юрка был лишней тягловой единицей. Бывшие "китайские" маршруты мы приверстали к своим и на следующий же день ушли. Более месяца мы отрабатывали территорию к северу от Долышмы, ни разу не встретившись с левитановским отрядом даже на общих лабазах, где мы сбрасывали пробы (их потом заберут каюры), брали продукты и уходили в очередной маршрут. Наконец мы снова вышли на реку.

Километрах в десяти, на той стороне Долышмы, мрачно высился десовский массив, который нам предстояло утюжить. Маршруты с такими перепадами высот предстояли суровые, но зато там, в долине Деса, нас ожидал самый жирный лабаз, целиком наш.

Западную часть массива удобней было "брать" с теперешней стоянки, и хотя продуктов у нас было всего дня на три, решили сделать так. Мы с Ленькой и Рюмзаком отрабатываем маршрутом верховья Деса, постаравшись уложиться в два дня. Юрка, оставленный нами в долине, спускается по Десу, отмывая шлихи и в нем, и в низовьях его притоков. Верховья этих притоков отмоет в маршруте Рюмзак. Встретимся на жирном лабазе, где "гужуемся" два дня как минимум, затем картируем остальную часть массива и, счастливые, выходим из Березитов. Юрке выдается его часть продуктов, второй наш полог с тентом и мое ружье. У нас остается Ленькина винтовка-трехлинейка, с казенником, рассверленным под патроны тридцать второго калибра.