Межледниковье (СИ)

Мы расстались в долине Деса, посулив Юрке за проявленный героизм премиаль­ную литровую банку компота на вожделенном лабазе. Постучали по Юркиному дере­вянному лотку на счастье и пошли.

Километров пять маршрута прошли мы бодро. Перед очередным отрогом Рюмзак должен был отмыть несколько шлихов. Чтобы не ждать его внизу, на комарах, мы полезли с Ленькой на склон: ждем, мол, наверху, отмоешь — догонишь.

Подъем был долог и крут. Ленька, который с утра заметно прихрамывал и держал­ся за живот, все отставал. Оглянувшись, я увидал, как, согнувшись пополам, он блюет какой-то белой жидкостью, Бог знает сколько недугов таил он в себе после Колымы...

Наверху, на ветерке, я описал в пикетажке пройденный интервал, расфасовал образцы по мешочкам, отметил на карте место шлиховки Рюмзака. Самого его все не было. Подождав еще, мы начали орать, потом я, матерясь и непрерывно вопя, спус­тился до середины только что преодоленного склона, откуда было видно место шли- ховки, Рюмзака не было. Что с ним стало, какая моча ударила ему в голову, куда по­гнала, почему не откликается и не откликался прежде? Где искать его теперь? Рюмзак, мы знали, был малость глуховат после какой-то детской болезни, но не мог же он не слышать близких наших воплей? Орали мы так, что далекий Юрка уверял потом, что слышал отголоски наших воплей на Десе.

В самом начале маршрута — и такую свинью подложил нам Рюмзак! Все километ­ры, предназначенные для работы, мы истоптали на этом водоразделе и в соседних распадках периодически паля в воздух. Мы извели все патроны, вплоть до особо сбе­регаемых жаканов.

И, удивительное дело, во все маршрутные дни нам ни разу не попадалось ни зверя, ни птицы, а тут, после последнего спаленного даром патрона, как прорвало. С тяж­ким, многокилограммовым шумом из-под самых ног вылетел тетерев и нагло уселся напротив, на самом виду. Пробежала не виданная в здешних краях кабарга и, увидев нас, остановилась, прежде чем скакнуть в сторону. И зайца мы видели, и колонка...

— Ну, Рюмзак! — мотая головой, стонал Ленька. — Ну, падла ольдойская!

Уже в начале сумерек мы увидели дымок в самом неожиданном месте — в одном из распадков, верховья которого мы проходили уже дважды, мотаясь своими поиско­выми кругами и петлями. Спустившись, увидели натянутый полог, увидели и самого Рюмзака, склонившегося над костром. (Рюмзак был хранителем основных отрядных ценностей: полога, котелка и продуктов.) Ну, слава Богу, нашелся!

— Кашу варит, гад, — сказал Ленька, — на ночевку уже наладился. Ну, я его сейчас пугну! — и потянул через голову винтовку.

Патронов уже не было, но Рюмзак об этом знать не мог.

— Брось, Ленька, испугается ведь, окочурится еще от страха, мы ему по-другому сейчас внушим, — запротестовал я.

— Морду бить — лучше? Ничего, не окочурится, меня еще и не так пугали!

Увидев нас, Рюмзак радостно замахал рукой. Никакой вины за собой он явно не чувствовал.

— Ты, падла пропащая, уже и жрать наладился? Не спеши, на том свете пожрешь! — Ленька передернул затвор и вскинул винтовку к плечу.

— Ты чо? Чо ты? — забормотал Рюмзак и вдруг побледнел, уставясь на винтовоч­ный ствол.

— Я тебя научу о товарищах думать! — сказал Ленька, поднял ствол вверх и нажал спуск. Раздался сухой щелчок. — Все патроны из-за тебя извел. Ты почему не откли­кался?

— Не слышал, — всхлипнул Рюмзак.

— И выстрелов не слышал? Мы ж рядом палили!

Рюмзак не слышал ни криков, ни выстрелов. Он полез после шлиховки не на ту гору, а когда не нашел нас наверху, спустился не в тот распадок. После этого поиски он прекратил и, не зная, что делать дальше, растянул полог. А кашу наладился жрать, потому что проголодался.

Ну что тут будешь делать? Да и сами мы были виноваты, не учтя ни глуховатости Рюмзака, ни его логики. А блудануть, конечно, может всякий. В конце концов отматеренный и в хвост и в гриву Рюмзак был прощен. Маршрутный день пропал. Завтра — кровь из носу — надо было наверстывать.

Перед сном в пологе Ленька рассказал нам историю о том, как на Колыме чифир спас ему жизнь.