Межлуние

– Как и любой мужчина в семье Миллениум, Маргад взял на себя обязательства перед семьей. Ему будет легче, если он ощутит твою поддержку.

– Я понимаю, дон Норозини, – меланхолично отозвалась Аэрин, все еще находящаяся под впечатлением.

– Очень жаль, что твой отец не сможет привести тебя к алтарю, – Анзиано наклонил голову к плечу. – Мы примем меры, чтобы у тебя было все необходимое для воспитания детей.

В дверь постучали, и на пороге показался Франческо.

– Ты всегда сможешь обратиться ко мне, если тебе потребуется помощь.

Дава поклонилась и, сохраняя спокойствие, покинула кабинет, но стоило миновать приемную – и слезы потекли сами собой. Она закусила край платка и часто дышала, сдерживая рыдания. Сбегая по винтовой лестнице, девушка буквально натолкнулась на Маргада и едва не упала от неожиданности. Увидев ее мокрое лицо, молодой человек попытался удержать ее за руку, приобнять и успокоить. Она отстранилась от него, вырвавшись из холодных объятий и, закрывшись руками и мелко дрожа, забилась в угол. Идальго молча наблюдал за ней, не решаясь приблизиться.

Вот так они и стояли несколько минут. Дава не обращала внимания, что говорил идальго, однако не делала попыток убежать, поскольку мысленно повторяла слова прародителя, очень похожие на эпитафию для ее заживо погребенной свободы. Вспыхнув глубоко внутри, почти сразу погас уголек непокорности: у нее еще не было моральных сил противостоять давлению столь грозного противника.

Выплеснув липкие помои, Маргарита повернулась спиной к кухне и вытерла уставшие руки о передник. Вызвавшись помочь кухаркам, она хотела получить небольшую передышку, обернувшуюся для нее очередным унижением. Повар, оказавшийся другом старшего конюха, обещал утопить ее в корыте и скормить свиньям, если она хотя бы прикоснется к продуктам. Девушка не испытывала к нему ненависти, понимая его ответственность и зная свой воровато-голодный вид. Когда она выпросила у него самое простое платье с передником, то едва не расплакалась от счастья. Как мало ей теперь нужно…

Ее чуткий слух улавливал мяуканье хозяйского кота, выпрашивающего угощение, стук ложек, скользящих по тарелкам, и кружек, опускаемых на обеденный стол трапезничающими мужчинами, ведущими однообразные и зачастую тошнотворно-пошлые разговоры. Где-то под полом, в амбаре, шуршала мышь, а с другой стороны подворья под аккомпанемент надоедливого жужжания мух доносилось утробное ворчание гончих, изредка перебиваемое резким лошадиным храпом и глухим перестуком копыт в деннике.

Маргарита сосредоточилась на последнем звуке и повернула голову, чтобы узнать о происходящем далеко за пределами высокой ограды подворья. По ее лицу промелькнула тень облегчения.

– Что встала? Иди посуду отмывай!

Знакомый грубый голос, казалось, кричал прямо в ухо. Девушка поспешила на кухню, ловко увернувшись от шлепка полотенцем.

Разумеется, ей оставили огромный грязный котел, покрытый толстым слоем копоти и жира. Маргарита вздохнула и принялась за чистку, старательно игнорируя издевательские взгляды кухарок, самодовольно шутивших о ее внешности в перерывах между пересудами по поводу мужчин. В этом отношении они были хуже конюхов. Рано или поздно кто-нибудь из мужчин пытался обхватить за талию проходящую мимо девушку, и та вырывалась на радость остальным. Знали бы конюхи, что именно этого кухарки и добивались…

Ополаскивая котел и вымывая исколовший пальцы песок, Маргарита заметила появление Лидии.

– Дармоедка, – вздернув нос, процедила эта особа, чувствующая себя королевой.

Маргарита стиснула зубы, удержавшись от ответа, хотя ее затрясло от клокочущей внутри жгучей ненависти.

– Смотри на меня, когда с тобой разговариваю!

Не дожидаясь, пока Маргарита обернется, Лидия схватила первый попавшийся ковш и выплеснула его содержимое на спину девушке. Только спустя мгновение она поняла, что это был кипяток.

Мир подернуло багровой пеленой боли и обиды. Издав нечеловеческий крик, Маргарита бросилась на обидчицу, вцепившись в нее так, что прибежавшие на вопли мужчины не без труда оттащили ее в сторону. Отец наклонился над плачущей дочерью с исцарапанным лицом и, отведя ее руки в стороны, убедился, что глаза остались целы. Затем он шагнул к Маргарите и, ухватив за локоть, поволок ее на двор.

– Ей, Марко, ты чего? – окликнул друга повар, отдавший мокрое полотенце Лидии.

– Отвали, – бросил старший конюх через плечо.

Остальные мужчины не осмелились ему перечить.

Заломив руку девушке, конюх отвел ее к пустующей привязи и выхватил плеть из-за голенища сапога. Не замечая рыданий и не выбирая места, по которому бил, он обрушил на Маргариту шквал сильных ударов, оставляющих кровавые полосы. В какой-то момент, забыв о самосохранении, девушке бросилась на него в звериной, отчаянной попытке противостоять заведомо более могущественному врагу. Отбросив ее в сторону, Марко взглянул на прокушенную кисть и продолжил истязать девушку, с воем корчующуюся на земле.

Вышедшие за ним мужчины пытались убедить его остановиться и переглядывались между собой, не решаясь вступиться.

– Ты же убьешь ее!