Мгла над Гретли

В её речи было много театральности, но она искренне верила в свои слова. Я уже не раз замечал, что многие её единомышленники становится напыщенными и неестественными именно в тот момент, когда начинают высказывать свои подлинные взгляды и чувства. Эти одураченные фюрером глупцы все на один лад…

Где-то в глубине сознания разыгрывается нескончаемое оперное представление, в котором Адольфу Гитлеру и им самим принадлежат ведущие роли. Вероятно, в то время как Диана Акстон в позе королевы исполняла этот монолог, в её ушах звучали скрипки и барабаны огромного оркестра.

Мистер Периго и я посмотрели друг на друга. И пока Диана стояла и слушала воображаемый барабанный бой, каждый из нас прочёл правду в глазах у другого. Я достал сигарету и свою зажигалку особого назначения.

— Не горит, — сказал я, встряхивая её. — Испортилась. Не найдётся ли у вас огонька?

Он молниеносно достал из кармана в точности такую же зажигалку.

— Я бы отдал вам свою, — сказал он, поднося её к моей сигарете, — но это подарок старого друга.

— Благодарю, не беспокойтесь. Завтра я починю свою.

Всё стало предельно ясно. Мы пожелали доброй ночи Диане, ещё не совсем очнувшейся от сладких грёз о господстве нацистских умов над миром. Она всё ещё была патетически настроена, и я от души был рад, что отпала необходимость остаться с ней наедине. Диана вернулась на землю как раз к тому моменту, когда нужно было нежно пожать мне руку — и всё. Мы с Периго сошли с лестницы и выскользнули на улицу.

С минуту или две мы шли в молчании — не потому, что нам не о чем было говорить: мы оба понимали, что где-нибудь рядом, возможно, прячется кто-нибудь, кто ждёт, когда мы уйдём от Дианы. Итак, мы не проронили ни слова до тех пор, пока не добрались, наконец, в темноте до площади. Было немного за полночь. Выражение “город спал” не даёт ни малейшего представления о полночи в Гретли. Город не просто спал, а исчез с лица земли. С таким же успехом можно было пробираться в какой-нибудь громадной пещере, в которой лишь несколько фосфоресцирующих точек освещают вам путь. Мне показалось, что я на ощупь блуждаю по аду.

— Мы можем пойти ко мне, но, если вы не возражаете, зайдём по пути в полицейское управление, — сказал я. — Мне нужно сообщить кое-что инспектору Хэмпу. Если мы не застанем его, так я хотя бы воспользуюсь телефоном. Инспектор до некоторой степени помогал мне и знает, кто я такой.

— Обо мне там ничего не знают, — сказал Периго. — Но теперь это уже не имеет значения.

— Абсолютно, — согласился я, объяснив ему потом, как убийство Олни свело меня с Хэмпом.

Об Олни Периго ничего не знал. К тому времени, как мы добрались до городской площади, на которой находилось полицейское управление, я успел рассказать всю историю. Дежурил констебль, видевший меня несколько раз с инспектором. Он предложил нам подождать начальника, срочно вызванного на место какого-то происшествия.

И вот мы с Периго сидим в комнате, освещённой двумя ничем не затенёнными электрическими лампами, смотрим друг на друга и зеваем. В комнате стоял жуткий запах: смесь карболки и застарелого табачного дыма. Камин давно погас; не верилось, что стулья, на которых мы сидим, могут выдержать английского полицейского. Периго можно было запросто дать сто лет, а мне, наверное, не меньше семидесяти пяти. Периго признался, что чертовски устал.

— Сколько приходится бегать и болтать из-за этого проклятого дела! — пожаловался Периго. — К концу дня я вконец выдыхаюсь. В другой раз подберу себе роль бессильного старца с тяжёлой сердечной болезнью. Тогда люди будут сами приходить ко мне, не придётся бегать повсюду. Жаль только, что они не будут приходить! Ужасно тяжело изображать постоянно развлекающегося человека и развлекать других. Если так называемые тунеядцы ведут подобную жизнь, нелегко же достаётся им кусок хлеба. Хорошо хоть прежнее занятие научило меня быть обходительным с самыми невыносимыми клиентами. Знаете, Ниланд, ведь я был хозяином антикварного магазина.

— Знаю, — ответил я с усмешкой. — Я сразу же навёл о вас справки.

— Я по своему желанию продал его. Хотел писать… Потом подумал, должна же быть и для меня какая-ни будь настоящая работа. Племянник мой работает в военной разведке, он-то и посоветовал мне включиться в борьбу со шпионажем. Должен сознаться. А как вы попали в Отдел?

В нескольких словах я рассказал ему об этом. А потом спросил, как ему удалось так быстро внушить Диане Акстон, что он работает на нацистов.

— Вы знаете их условный пароль? — спросил Периго.

— Нет. Правда, мне известны некоторые их прежние знаки, — сказал я. — Но я вовсе не собирался притворяться, что я в курсе. Я всего лишь недовольный канадец, которому решительно наплевать на войну, которого легко можно купить или, — тут я ухмыльнулся, — соблазнить.