— В Гретли всё мирно, — начал я снова. — Тишина. Мышь не заскребётся. Всё в порядке… не считая измены… не считая убийств… не считая знакомых нам старых планов подороже продать свой народ…
— Лучше помолчите, чем говорить общие слова.
— Это всё достаточно конкретно, миледи. Ведь всё это происходит.
— Да, это так, но вы говорите об этом не серьёзно. Становитесь в позу, кривляетесь, важничаете. Нашли для этого подходящее время!
— Ладно, не буду кривляться и важничать, — угрюмо сказал я. — А вы можете убавить ход, кажется, мы уже почти приехали.
Она послушно притормозила.
— Так что же вы хотели мне сказать?
— Мне нужно поговорить с вашим деверем, Отто Бауэрнштерном.
Она так и подскочила на месте.
— Не понимаю! Зачем вам нужен Отто? К тому же он пропал.
— Так мне говорили. Но я предполагаю, что он скрывается в вашем доме… Ваша прислуга выдала его.
— Как, выдала вам?..
— Конечно, нет. Но весь её вид говорит о том, что она боится посетителей, что в доме кто-то или что-то такое, которое нужно прятать.
— Вам доставляет удовольствие за всеми шпионить? — с горечью спросила она.
— Ну, это вы бросьте. Мои вкусы тут ни при чём. Повторяю: мне нужно поговорить с Отто Бауэрнштерном.
— Выходит, вы нечто вроде полицейского сыщика, так, что ли? Английский вариант гестапо?
— Вот именно. Я только и делаю, что загоняю в подвал стариков и детей и избиваю их до смерти. Дальше.
— Тогда заявите местной полиции, которую патриоты вроде полковника Тарлингтона натравили на бедного Отто, что он скрывается у меня в доме. Его посадят в ближайшую тюрьму, и вы сможете беседовать с ним часами.
Я сдерживался из последних сил. Эта женщина умела выводить меня из себя. С первой встречи, заметьте. За всю мою жизнь меня никто так не раздражал.
— Местная полиция уже знает об этом, — сказал я спокойно. — По крайней мере я сообщил об этом инспектору Хэмпу, которого, кстати, можете считать своим другом.
Она с минуту подумала, и заявила:
— Я хочу быть при этом. У Отто сильно расстроены нервы. Он и раньше был неуравновешенным человеком, а преследования и необходимость скрываться совсем не улучшили его здоровья. Приходите в четыре, согласны?
— В четыре так в четыре, — согласился я. — Дружеская чашка чаю в субботу… Завтра у меня будет уйма дел. Теперь нужно действовать быстро. — Я говорил скорее с самим собой, нежели с нею. — Иначе ещё с кем-нибудь из знакомых произойдёт несчастье. Беда не ходит одна, как говорится, в поговорке. Ну, спасибо, что доставили меня домой, доктор Бауэрнштерн… Маргарет Энн, — неожиданно для себя добавил я.
Она удивила меня.
— Обычно меня зовут просто Маргарет, — сказала она неопределённым каким-то тоном.
Я всё ещё не двигался с места, хотя пора бы уже было и уйти.
— А до этого… вы были, кажется, инженером?
— Да. Сначала в Канаде, потом в Южной Америке. Большая и полезная была работа на крупных строительствах. Я-то, конечно, был рядовым работником. Там, где мы работали, было много света и воздуха. Это совсем другое, чем ползать по затемнённым переулкам и расставлять капканы.
— Да. Я подумала о том, что тогда вы, наверное, были совсем другим, — медленно промолвила она.
— Вы не ошиблись, Маргарет. Совсем другим. Я работал, учился, строил планы будущей жизни, так же как вы когда-то… в Вене.
— Откуда вы знаете про Вену?
— Когда я был у вас в гостях, вы сами рассказывали об этом. Я заметил тогда, как прояснилось ваше лицо. Теперь у людей не часто бывают такие просветлённые лица.
Я не дождался ответа, а услышал какие-то тихие звуки и догадался, что она плачет. Я с трудом взял себя в руки.
— Ну, поезжайте-ка домой и ложитесь спать, — сказал я. — Вы вконец измотались. Спокойной ночи, Маргарет. Завтра в четыре буду у вас, не забудьте.
8
Перехожу к описанию последнего дня — субботы, когда странное нетерпение, которого я никогда не испытывал раньше, заставило меня покончить со всей операцией одним махом.
Поздним утром я оказался в кабинете инспектора, куда вскоре пришёл и Периго. (Хэмп уже знал, кто он такой.) Я позвонил в Лондон, получил нужные сведения из Отдела и, по-видимому, оттого, что я не скрывал своего нетерпения, мне позволили действовать решительно и быстро, пустив в ход все средства. Инспектор Хэмп изо всех сил пытался помочь мне, пробовал расследовать, куда направилась Шила из “Трефовой дамы”, но не знал, как ускорить дело. Он сказал мне, что мои рассуждения не более чем догадки, а полиции необходимы не догадки, а неопровержимые улики для того, чтобы можно было приступить к арестам.
— …Я-то не стану действовать вашими методами, — заявил я ему. — Нет времени разводить канитель и соблюдать все правила. Отложим это до того дня, когда на земле не останется ни одного нациста, все станут братьями и справедливость восторжествует.
— Полностью согласен с Ниландом, — поддержал меня Периго, обнажая всю свою фарфоровую челюсть. — То, что я бегло узнал из сегодняшних газет, убеждает меня, что позиция знающих спортсменов-любителей становится несколько опасной.