Мгновения счастья (СИ)

Зря. Я все еще сидел на полу, потирая ушибленные места, и брат с размаху вмазал мне ногой по лицу. Кровь тут же залила мой свитер и закапала на ковер. Кирилл обматерил меня, схватил и потащил в ванную, пока отец не увидел. Кровь он не любил. Открутив холодную воду, брат засунул мою голову под нее, а сам взял тряпку и вернулся в коридор, по-видимому, убирать кровь. Я все еще всхлипывал. От обиды и боли. Самое неприятное: я же знал, что так будет. Только никак не мог этому помешать. Я не мог не идти домой – я несовершеннолетний, да и потом, я это проходил. Отец быстро забрал меня из приюта, где меня чуть не убили, к слову, и тоже чуть не убил. Я неделю тогда не ходил в школу.

Нет ничего хуже, как стоять под дверью собственной квартиры и не решаться позвонить. Нет ничего хуже, как смывать вот так свою кровь потом. Смотреть, как вода окрашивается в красный цвет и исчезает в сливе грязной ванной. Нет ничего хуже, как плакать и знать, что это злит его еще сильней.

— Ну что застрял? – Кирилл ткнул меня в спину. – Кровь остановилась?

Я не стал отвечать. Выключил кран и вытер лицо. Брат с минуту разглядывал меня, а потом бросил, уходя, передавая слова отца:

— Ты лишен обеда и ужина.

Это было неудивительно. Удивительно, как я вообще хожу, питаясь лишь раз в день и то, когда мама не на работе. На мне висят все вещи. На вид я вообще набор кожи и костей. При росте сто семьдесят пять сантиметров я вешу шестьдесят килограмм.

Я снял свой единственный свитер и принялся застирывать кровавое пятно. У меня огромный, прямо-таки царский гардероб – свитер, толстовка, джинсы и целых две футболки. Из зимних вещей у меня лишь порванная и зашитая во всех местах, где только можно пуховая куртка. В кедах я хожу круглый год, вот уже несколько лет. Я часто болею, еще чаще пропускаю школу, потому что не могу идти туда весь в синяках – это отец понимает.

У меня острый подбородок, оттопыренные уши и маленький лоб. Волосы блекло-серого цвета, а глаза вообще водянистые. А еще я постоянно горблюсь, не желая, чтобы меня замечали окружающие.

В общем, я живое олицетворение слова «неудачник».

Мне удалось отстирать кровь. Я повесил свитер сушиться и проскользнул в спальню. Отец пил на кухне, рядом с ним сидел Кирилл. Они оба пялились в телевизор. Там был очередной «Аншлаг» или что-то вроде того. Остаток дня я честно пытался сделать уроки, но все для меня было как китайская грамота – из учебников я не понимал ни слова. Слишком многое я пропустил за предыдущие школьные годы, чтобы что-то понимать сейчас. Кое-как переписав текст по русскому, я решил простейшие примеры по алгебре. По литературе задали прочитать что-то — записать не успел я, а спросить было не у кого, да и потом, я бы и в страшном сне не открыл рот, чтобы обратиться к своим одноклассникам. Потому я достал потрепанную книгу К. Дойля и погрузился в мир приключений великого сыщика и неординарного человека Шерлока Холмса.

***

С утра мне повезло – храп отца разносился по всей квартире, а братец ушел скорей всего на шабашку. Я открыл холодильник, не удивился его пустоте. Я бы станцевал джигу, если бы хоть что-нибудь хоть когда-нибудь было в нашем холодильнике. Он заколдован, не иначе. Порывшись в кухонных ящиках, я обнаружил хлеб и луковицу. Лук я поджарил, намазал сверху на хлеб и с наслаждением съел. Стараясь не шуметь, хотя отца и из пушки, поставленной у него над ухом, не разбудишь после пьянки, я проскользнул к выходу и буквально выбежал из дома. Какое счастье вздохнуть полной грудью, хоть ребра еще и побаливают. Пока я шел к школе, то осознал, что отец будет спать до обеда, а учитель ждет его к часу. Что придумывать в оправдание я просто не знал. Сколько раз я рассказывал небылицы. Было все – и похороны бабушки, и неизлечимая болезнь, и авария. Подходя к школе, я даже решил прогулять – все равно получу только двойки, но в последний момент испугался. Отец убьет, если узнает. Не стоит злить его, еще жить хочется.

День был такой же, как и все. Когда я шел отвечать по русскому, мне подставили подножку. Я содрал кожу на руках при падении. Алина смеялась вместе со всеми, пока учительница хлопала по столу линейкой, призывая класс к тишине. Из жалости она поставила мне тройку, так как из моего невразумительного мычания у доски сложно было что-то понять. Мои каракули она тоже с трудом разбирала. По алгебре мы сдали домашнюю работу, я с тяжелым сердцем, понимая, что ничего хорошего мне не светит. На литературе я расслабился. На задней парте меня редко трогали, а сегодня было обсуждение прочитанного, так успешно пролетевшего мимо меня.

Выходя из кабинета, я увидел маму. Мое сердце подпрыгнуло вверх. Я едва не кинулся к ней при всех, лишь в последний момент заставив себя сдержаться.