— Так ты поэтому спать не хочешь? У тебя тоже? — я кивнул.
— А у тебя что, нет?
— Я свои кошмары рисую. Так что на мои выставки (если они когда-нибудь состоятся) лучше не приходить, — улыбнулся он.
— Повезло тебе. Уж лучше так, чем каждый вечер бояться закрывать глаза. Только я, к сожалению, рисую хуже соседских детей.
— Да ну, перестань. Бесполезный талант. По-крайней мере здесь, — он обвел руками вокруг себя.
— Не скажи. Можно нарисовать что-то, что будет греть тебя. Возможно, только ты будешь знать, что обозначает этот рисунок, но смотря на него, ты будешь понимать, что сдаваться нельзя.
— Да, можно, — усмехнулся он. — Только вот я холста с собой не прихватил.
Комок в моем горле немного ослаб и позволил мне искренне улыбнуться.
— Я об этом не подумал, — ответил я и увидел, как Пит вычерчивает на песке птицу. Сойку, как на броши Китнисс. — Хотя хорошему художнику и холст не нужен.
Он улыбнулся и открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом передумал и замолчал.
— Да ладно, говори. Кто знает, сколько нам жить осталось? Так и помрем: я заинтригованный, а ты с чувством, что не все сказал, — он снова улыбнулся, но потом его лицо стало серьезным, и он повернулся ко мне.
— А что бы ты нарисовал, если бы умел? Ты ведь явно думал о чем-то, когда говорил мне о картине, которая вселяет надежду, — я не стал отвечать сразу, поэтому он снова заговорил. — Но если не хочешь, не отвечай. Это все равно твое личное.
Я помолчал еще немного, а потом все же ответил. Возможно, не будь мы сейчас на арене, на волоске от смерти, безумно запуганные, но выкроившие пару минут на то, чтобы поговорить, я бы не стал отвечать, но сейчас был именно тот самый редкий случай, когда сказать правду даже лучше. Пускай ее и услышат миллионы…
— Я бы нарисовал последний вечер перед Жатвой, — сказал я, и Пит удивленно поднял брови. — Это был волшебный вечер. Тихое море, крики чаек, смех детей где-то вдалеке, музыка, которая доносится с корабля, розовое закатное небо и… она.
Пит помолчал немного, вглядываясь в мое лицо, а потом отвел взгляд, грустно вздохнул и ответил:
— Я мог бы пообещать, что нарисую тебе такую картину, но мы вряд ли встретимся когда-нибудь, — он замолчал, а потом усмехнулся. — Я даже не уверен, что доживу до конца недели.
— Да уж… Это точно. Но если бы ты пообещал, у тебя был бы стимул победить.
Он улыбнулся и отрицательно помотал головой.
— Все дело в том, что она, — он указал пальцем на все еще спящую Китнисс. — Мой самый большой стимул проиграть, потому что жить без нее, это… Да что я тебе рассказываю? Ты и сам понимаешь.
— К сожалению, понимаю.
Молчание затянулось, и я решил предложить Питу лечь спать, чтобы отдохнуть перед завтрашнем днем, но он заговорил первый.
— Отец всегда говорил мне, что если происходит что-то плохое, то всегда нужно думать о хорошем, чтобы отогнать дурные мысли. Может быть, тебе это поможет? Представь себе картину того вечера. Пусть над нами сейчас и сияет голограммная черная картинка, представь себе, что это именно то самое розовое закатное небо. Тем более и море здесь есть. Попробуй. Все равно хуже не будет.
Я закрыл глаза и представил себе тот вечер, плавно перетекающий в ночь, а потом и в утро. Без лишних разговоров. Без ненужных людей. Только мы вдвоем. И все, что вокруг — пустяки.
“Ты же меня никогда не отпустишь?” — в глазах Энни неуверенность, будто она боится получить не тот ответ, который ожидала.
“Ты ведь и сама знаешь, что никогда.”
” Но почему?”
“Потому что я люблю тебя. А это сильнее и смерти и страха.”
” Да. Сильнее и смерти и страха,” — шепчет она, скорее для самой себя.
Я открываю глаза и то, что вижу вокруг, снова нагоняет тоску, но потом я вспоминаю свои собственные слова и понимаю, что что бы ни случилось, я не буду один. Это успокаивает меня, и я улыбаюсь.
— Помогает? — шепчет Пит, о присутствии которого я уже забыл.
— Немного.
— Ну, тогда я рад, — он улыбается и протягивает мне руку, которую я сразу же с искренним удовольствием пожимаю. — Ты точно не хочешь, чтобы я тебя сменил?
— Нет, нет. Ты спи. Я разбужу вас утром.
— Ладно, — кивает Пит. — Спасибо, Финник.
— И тебе спасибо, — говорю я и наблюдаю за тем, как Пит осторожно ложиться рядом с Китнисс и кладет руку ей на талию. В тот же миг черты ее лица расслабляются и кошмар отступает.
Я отворачиваюсь и смотрю на море, хотя мысли мои сейчас находятся в тысячах километров отсюда. Я закрываю глаза и погружаюсь в воспоминания того вечера.
Уже ранним утром я понимаю, что Энни не станет сидеть, зажавшись в уголочке своей комнаты, а во все глаза и днем и ночью будет смотреть Игры.
Поэтому я поднимаю голову к ближайшему дереву, и с уверенностью в том, что там есть камера, шепчу: «Только держись, милая. Только держись».
Сама идея того, что Энни услышит мои слова, вселяют в меня бешеное желание продолжать бороться за жизнь, поэтому я поднимаюсь со своего места и начинаю этот день.
Возможно, мой последний день на этом свете.
Глава 6. Трезубец Бити
— Я боюсь, что вы не сможете принимать морфлинг и дальше.