Мгновения (СИ)

— К двадцатипятилетнему юбилею, в напоминание о том, что бунтовщики сами выбрали путь насилия, каждый дистрикт голосовал за своих трибутов.

— Ужас, правда? — шепчет Энни. — Идти на арену, зная, что это выбор людей, с которыми ты жил.

— Может быть и хуже…

Доказательством моих слов служит дальнейшая речь президента:

— В пятидесятую годовщину в качестве напоминания, что за каждого павшего капитолийца было убито двое восставших, дистрикты предоставили вдвое больше трибутов.

— И кто же тогда победил? — спрашивает Энни.

— Ментор «несчастных влюбленных». Говорят, он был весьма внушителен.

— А что с ним сейчас?

— Спился, насколько я знаю…

— Не осуждай. Может быть, он не нашел другого способа, чтобы избавится от этого кошмара.

— Думаю, так и есть…

У меня вдруг в голове рисуется картинка: мне пришлось убить вдвое больше человек, чем я убил на своих Играх. Вдвое больше горюющих семей, вдвое больше крови на руках… И вправду, лучше напиться и забыться.

Я чувствую, как Энни вся дрожит, и обращаю, наконец, внимание на экран.

— А теперь, в честь третьей по счету Квартальной бойни… — он открывает шкатулку и достает из нее старый листок бумаги. — Дабы напомнить повстанцам, что даже самые сильные среди них не преодолеют мощь Капитолия, в этот раз Жатва проводится среди уже существующих победителей.

Первое, что я делаю, услышав это — прижимаю к себе Энни. Она зажмуривается и закрывает уши руками.

Я сам вдруг понимаю, что весь дрожу.

Энни что-то говорит, но я не разбираю смысла ее слов. Я просто встаю с кровати, иду в нашу общую комнату, достаю из комода пачку снотворного и возвращаюсь вниз.

Как я и ожидал, Энни лежит, сжавшись клубочком, и плачет. Я сажаю ее к себе на колени и протягиваю таблетки.

— Пей.

— Финник, я не хочу… Мегз, она же… я не пойду туда! Финник, меня же убьют! — она кричит так громко, что у меня начинает болеть голова.

— Выпей это сейчас, Энни. Я прошу тебя, — я тоже говорю громче, но она будто меня не слышит.

— Я не смогу туда вернуться! Они отправят нас с тобой! Я точно знаю, Финник! Я не переживу это еще раз! Я не хочу! Сделай что-нибудь, Финник! — ее крики перерастают в истерику, и мне приходится насильно всучить ей две таблетки, а потом крепко прижать к себе.

Через минуту ее рыдания превращаются в редкие всхлипы, и тогда я шепчу ей:

— Я не пущу тебя туда. Ты никогда не вернешься на арену, Энни. Никогда.

Она поднимает на меня уже сонные глаза.

— Правда? — я целую ее в лоб и киваю.

— Клянусь тебе всем, что у меня есть.

Она, наконец, расслабляется и засыпает. Я отношу ее наверх, а потом, даже особо не раздумывая, что делать, бегу в соседний дом к нашему бывшему ментору.

Она должна знать способ, чтобы спасти Энни. Я уверен в этом.

* * *

Во всем ее доме горит свет. Мороз обжигает мою кожу, но я не обращаю на это внимания.

Стучу в дверь, и она сразу же открывается. Мегз не выглядит удивленной, затаскивает меня в дом и крепко обнимает. Я утыкаюсь носом в ее макушку и чувствую, что по лицу у меня текут слезы.

Пытаюсь собраться, взять под контроль эмоции, но ничего не получается. Мегз же выглядит вполне спокойной и поглаживает меня по спине, будто бы ожидая, пока я успокоюсь.

Через пару минут я отстраняюсь от нее, и единственный вопрос, который приходит мне в голову это:

— Что мне делать?

Она берет меня за руку и тихонько говорит:

— Пообещать слушаться меня во всем, — я вначале не понимаю, о чем она говорит, но она снова повторяет это с большим упором. — Пообещай. Сделай это сейчас же или я отказываюсь тебе помогать.

Поводов, не доверять ей, нет. Все время, что я ее знаю, она помогала мне всем, чем могла. И в большинстве случаев, ее помощь спасала мне жизнь, поэтому я сразу же уверенно говорю:

— Обещаю.

— Нет, Финник, ты не понимаешь, какое мне нужно обещание! Мне нужно, чтобы ты поклялся, что если я скажу идти — ты пойдешь, скажу молчать — ты будешь молчать, а скажу плюнуть на все и делать то, что ты делаешь — ты поступишь именно так, — в ее голосе была такая серьезность, какой я не слышал от нее никогда. Руки ее до боли сжимали мои, а взгляд прожигал насквозь. Мне даже стало на секунду страшно, но потом я вспомнил, что это всего лишь моя Мегз, которая никогда не причинит мне вреда, и успокоился.

— Да, я понял. Обещаю, что буду тебя во всем слушаться.

— Запомни это свое обещание и соблюдай его каждую секунду. А если когда-нибудь ты нарушишь его, можно будет считать, что ты оскорбил меня и все то хорошее, что я сделала для тебя.

— Я не нарушу обещание. Честное слово.

— Хорошо, — Мегз, наконец-то, отпустила мои руки, и ее лицо стало прежним — добрым и ласковым. — Тогда первое, что ты должен сделать, это убедить Энни, что все под контролем. Можешь сказать ей все, что угодно, но наш план, о котором я тебе сейчас расскажу, она узнать не должна. Я не хочу, чтобы бедная девочка волновалась зря…

— Ладно, когда она проснется, я попрошу ее довериться мне и ни о чем не переживать. Так у тебя уже есть план?

Она кивнула.

— Он появился, как только президент закончил читать свою проклятую карточку… А почему Энни спит?

— Я дал ей снотворного. Две таблетки.