Мгновения вечности

Я узнал от друзей, что девяносто четыре процента греков считаются христианами, но лишь четыре процента ходят в церковь, из сорока четырех процентов! Кто эти четыре процента? Я спросил, сколько людей ходят в церковь к этому архиепископу? Моя саньясинка гречанка начал смеяться и сказала: «Я беспокоилась, что вы зададите этот вопрос, он достаточно странный. К нему ходят только шесть старушек». Он угрожал мне пятнадцать дней, что придет к нам выразить свой протест. Я ждал, все мы ждали, когда же он это сделает. Мы хотели встретить его танцами, музыкой, но они так и не пришли.

В конце концов, я спросил у него: «В чем дело? Почему ты не приходишь?»

Саньясины объяснили мне: «Вы не понимаете ситуацию. Он угрожает, но он не может прийти выразить протест, потому что кто придет? Шесть старых женщин, и старый священник! Всего семь человек, это будет выглядеть нелепо!»

Но он запугал правительство, потому что правительство зависит от голосов, девяносто четыре процента избирателей христиане. И они будут слушать епископа. Они могут не ходить в церковь, но их обусловленные умы одинаковы.

Снова закон, снова конституция, меня выдворили из страны, меня сразу арестовали, они настолько боялись, правительство так боялось.

Правительство испугалось. У них не было причины. Потому что за эти две недели я даже не покидал своего дома. Я спал вечером, когда ко мне пришла полиция. Мой официальный секретарь Ананда рассказывала полицейским: «Садитесь, попейте чая, а я разбужу его». Но они сбросили ее с четырех футового возвышения на гравий, и протащили по гравию в джип, и отвезли ее в полицейский участок, под тем предлогом, что она пыталась помешать указу правительства.

Меня разбудил Джон, я услышал шум, как будто бы взорвался динамит. Полицейские начали бросать ракеты на дом со всех сторон, они разрушали старинные красивые окна и двери, там был заложены динамитные шашки. Они объяснили: «Если вы его сейчас же не разбудите, мы, мы взорвем весь дом целиком».

Никакого ордера на арест, ни одной причины, по которой следовало бы проявлять такую ярость, просто архиепископ сказал правительству, чтобы те не позволяли мне оставаться в Греции, о том, что это противоморально, мое пребывание против религии, против культуры, и ставит все под сомнение. За две недели я извращу умы молодежи. Но я даже не покидал моего дома, я ни с кем не встречался. Люди, которые пришли встретиться со мной, приехали из-за пределов Греции.

Меня это так удивило. Они строили свои принципы морали, свою религию, свою культуру более двух тысяч лет, но что это за культура, и что это за мораль, которые могут быть разрушены за две недели одним единственным человеком? Они просто не заслуживают существовать, если они такие слабые, такие бессильные.

Недавно меня арестовали на Крите. Они не показали мне ордера на арест, и я сказал им: «Это просто преступные действия с вашей стороны».

Они сказали: «Ордер есть, только он остался в Греции».

Я сказал: «Есть ли у вас другой ордер, на обыск в доме?» У них не было, они никогда не думали об этом. И я сказал: «Ваш ордер позволяет вам арестовать меня за пределами дома, но вам не было разрешено врываться в дом. Вы не просто ворвались в дом, но обидели Ананду. Она только пыталась вам сказать: «Подождите немного. Раджниш спит, я пойду и разбужу его, на это уйдет всего только пять минут, подождите немного». Но вы не захотели подождать даже пяти минут.

По пути в полицейский участок они остановились в тихом пустом месте и дали мне бумагу, в которой описывалось все, что случилось, что я должен был подписать. И я сказал: «Я буду счастлив подписать, но это описание не соответствует тому, что случилось на самом деле. Вы не упомянули ничего о том, как вы бросали через окна шашки, как вы разнесли двери динамитом, как вы угрожали, что взорвете весь дом. Вы не упомянули ничего о том, что случилось с Анандой, как вы бросили ее прямо на мостовую, и протащили в джип по камням, не предъявив ей никакого ордера на арест. Я не подпишу ваших бумаг. Вы хотите скрыть эти факты. Если я подпишу ваши бумаги, это будет означать, что я не смогу подать на вас в суд, потому что вы в суде представите эти бумаги, которые подписаны мной самим. Опишите все то, что произошло в действительности, и тогда я охотно подпишу».

Они поняли, что я не тот человек, которому можно угрожать, и они убрали бумагу. Они больше никогда не просили меня ничего подписывать, потому что они не могли описать свои действия, их бы тогда осудили.

Они хотели послать меня в Индию на корабле, но я отказался. Я сказал: «Плыть по морю на корабле я не могу. Я страдаю от морской болезни, кто будет отвечать, если со мной что случится? Если вы дадите мне письменный документ, в котором будет сообщаться, что вы будете отвечать в том случае, если со мной что случится по пути!» Они сразу позабыли про корабль.