Мгновения жизни отца народа

перспективы – вопросами главы Советского государства.

Сталин понимал, в чем дело, и всячески поддерживал инициативу у

подчиненных – их стремление решать вопросы самостоятельно, без него, но

созданная Сталиным же система контроля, по существу, давила любую

самостоятельность тем, что жестоко наказывала за убытки, которые у любого

руководителя возможны, и за которые отвечает только он, если примет

решение сам. Он вспомнил, что как раз накануне контрольные органы на

Политбюро предложили снять с должности и отдать под суд секретаря

Мурманского обкома Прокофьева. В его область ошибочно завезли слишком

много продуктов, и у населения не хватило денег их раскупить. Возникла

315

угроза, что продовольствие сгниет, и Прокофьев своей властью снизил на

него цены на 20%, хотя, конечно, не имел права это делать без разрешения

правительства. Сталин понимал, что если бы Прокофьев начал согласовывать

этот вопрос в правительстве, то не был бы виноват, но на эти согласования

ушли бы недели, и он сгноил бы продовольствия на миллионы рублей, а так

он спас государству эти деньги.

Но ведь и контролеры исполняли свой долг!

Сталин не знал, какое в таком случае нужно «соломоново решение —

как ему поощрить и Прокофьева за самостоятельность, и не обидеть

контролеров. И он тогда дипломатично отделался шуткой: «Товарищ

Прокофьев человек инициативный, смело берет на себя ответственность. Это

хорошо. Однако за ним нужно присматривать, не то он по своей инициативе

еще войну кому-нибудь объявит».

Сталин поежился от прохладного сквозняка, тяжело вздохнул от

нерешаемости задачи, и положил перед собой очередной документ из

лежащей на столе кипы. Но в это время в его мысли вмешался ликующий

вопль Хрущева.

- Ну что, видал, прокурор, как надо бить?!

- Подожди, Мартин Боруля, мы еще не окончили, - прокричал в ответ

Берия, тяжело дыша.

- Опять промазал! - засмеялся Хрущев, - Зажирел, прокурор, зажирел!

- Рано радуешься, Мартин Боруля, я еще не размялся.

Сталин пригласил прибывшего на побывку из Германии сына и

приехавшего по делам из Киева Хрущева с его приятелем Берией к себе на

воскресный обед, но теперь его эти крики отвлекали, и Сталин раздраженно

сделал выговор игрокам.

- Да что вы как дети?! Члены Политбюро, а друг другу клички даете, как шпана какая-то!

Берия с Хрущевым начали обмениваться репликами тише, а Сталин

мысленно удивился насколько эти приятели подходят друг другу из-за своего

совершенного несходства.

Берия обладал исключительно мужским умом и характером – он

глубоко и точно мог исследовать любой вопрос, мог решить самые тяжелые

проблемы, был благороден и прощал, а порою и пренебрежительно не

замечал выпадов против себя лично, по-отцовски опекал всех своих

подчиненных, но был по-мужски добродушен и непрактичен.

А Хрущев обладал ярко выраженным женским складом ума и был

чрезвычайно практичен, что делало его прекрасным хозяином. Но, на взгляд

Сталина, Хрущев был по-женски излишне жесток, хотя и тщательно скрывал

эту свою черту характера. Много лет наблюдая за работой Хрущева, Сталин

где-то в глубине души подозревал, что Хрущев совершенно равнодушен к

людям и может обречь на смерть сотни тысяч, если сочтет, что в данный

момент так поступать правильно.

316

В начале войны Сталин в своей речи потребовал при отступлении не

оставлять немцам ничего ценного и никаких запасов, и практичный Хрущев, услышав это, немедленно, как танк, двинулся на исполнение указания, приказав в полосе 150 километров от линии фронта все сжечь, взорвать, скот

угнать или перебить, все поля вытоптать. Короче, немцам он ничего

оставлять не собирался. А за счет чего должны были жить оставляемые под

оккупацией немцев советские люди? Об этом Хрущев не думал, а если и

думал, то считал этот вопрос не существенным. Сталин тогда остановил

безумные по своей жестокости действия Хрущева и вообще считал, что за

Хрущевым нужен постоянный контроль, чтобы тот чего-нибудь не натворил

с самыми искренними намерениями.

Сталину надо было бы попробовать поговорить с Хрущевым по душам, хотя Никита вряд ли бы открылся и ему.

В раннем детстве, кода Никите было лет 6, он заболел, и отец, бедный

крестьянин, нес его к фельдшеру, а по дороге их нагнал в повозке местный, тоже бедный, панок, поляк. Отец попросил подвезти больного сына, а панок

и презрительно над ним посмеялся, назвав глупым быдлом, и презрительно

заметив, что если Никита тут у дороги и подохнет, то на свете одним глупым

быдлом будет меньше. Это, уже забытое, яркое детское впечатление вселило

в Никиту не просто ненависть к угнетателям, оно вселило болезненный

комплекс доказать всем, что он не глупое быдло, что он может встать надо

всеми и быть умнее всех. Это болезненное честолюбие руководило

Хрущевым всю жизнь, хотя он сам об этом не думал, но во имя этого