– Если я когда-нибудь решусь на караоке, что крайне маловероятно, буду иметь это в виду.
– Большинство песен длится меньше четырех минут.
Он кивает и, наконец, улыбается. Его улыбка такая знакомая, но она редко бывает адресована мне.
Я сглатываю.
– Послушай, Пруденс. Я не хочу, чтобы лето было таким же несчастным для нас, как курс биологии в этом году. Как думаешь, мы можем попытаться это изменить?
Я не отвожу взгляда, потому что уже не боюсь заплакать.
– Во всяком случае, это заманчивая альтернатива.
Девятнадцать
Официант приносит заказ, заменяя опустевшую тарелку с тостонами гигантским блюдом начос, доверху наполненным жареной свининой, расплавленным сыром и всякой всячиной. Квинт благодарит его, и, как только тот уходит, подталкивает блюдо ко мне, отодвигая в сторону мои бумаги.
– Угощайся, если хочешь.
– Спасибо, – бормочу я. – Учитывая, что ты опустошил мою тарелку…
Квинт ухмыляется. Он не хуже меня знает, что, если бы я хотела доесть тостоны, они бы исчезли еще до его появления.
Я фыркаю и беру начос.
Квинт довольно постанывает, отправляя в рот первый кусок и запивая его газировкой.
– Гораздо лучше, чем рис с фасолью.
– Рис с фасолью? Странное сравнение.
Он хмыкает.
– В этом меню есть только три блюда для Морган. Чаще всего она приходит сюда за тостонами, и они действительно потрясающие, но парню иногда нужно кое-что посытнее. Поэтому мы берем рис с фасолью, но по-пуэрторикански. Как это называется?
– Рис с голубиным горошком.
Он щелкает пальцами.
– Точно. Но обычно его делают с ветчиной или беконом, поэтому она заказывает вегетарианский вариант. Неплохо, но разве сравнить с этим? Он кивает на тарелку.
– Господи, как вкусно.
– Она вегетарианка?
– Веган. И, хотя она
– Хм. Думаю, это объясняет атаку на билборд, – говорю я, представляя коров на зеленом пастбище и большой крест, перечеркивающий их счастливые мысли. Это, конечно, не оправдывает ее поступка, но, если она противница мяса, то, видимо, выступает и против местной бургерной.
– Какой еще билборд?
Я моргаю, понимая, что Квинт, вероятно, не знает о граффити.
– Хм. Я как раз вспомнила тот билборд с рекламой «Блюз Бургерс». Кто-то залил его краской, и я подумала, что для меня чизбургер – это не совсем вопрос морали. Но Морган, вероятно, не согласится со мной.
– О, еще как не согласится. Испепелит тебя адским пламенем, – подтверждает Квинт и пожимает плечами. – Вообще-то она классная. Мне очень нравится Морган. Она умная, и с ней очень весело работать. Но, когда речь заходит о мясной промышленности и гуманном обращении с животными, тут она, – он не сразу находит нужное слово, – очень страстная.
Что-то подсказывает мне, что, описывая Морган как
– Как интересно, – замечаю я. – Честно говоря, в тот вечер она показалась мне грубоватой.
Он морщится.
– Ты тоже заметила? Я знаю, что не должен извиняться за других, но обычно она не такая отстраненная. Думаю, что там просто собирали подписи под онлайн-петицией, чтобы заставить правительство закрыть некоторые агропромышленные фермы, где негуманно относятся к животным. Поэтому она отправляла имейлы всем нашим местным политикам и пыталась вести агитацию в соцсетях.
Агропромышленные фермы? Это тоже как-то связано с инцидентом с рекламным щитом?
Но «Блюз Бургерс» получают мясо от коров, которые весь день счастливо пасутся на зеленых лугах. Во всяком случае, в этом нас много лет убеждает их реклама. Они не имеют никакого отношения к теневым агропромышленным фермам.
И даже если это не так, Морган все равно совершила преступление. И мироздание наказало ее за это.
Квинт выглядит слегка смущенным, добавляя:
– Конечно, она могла бы прерваться на пару секунд, чтобы уделить внимание твоей подруге. Поаплодировать. И тебе тоже, если уж на то пошло.
Я пожимаю плечами и тоже смущаюсь, вспоминая, как он смотрел на меня, как поднял бокал с «Ширли Темпл» в мою честь, когда я уходила со сцены.
– Кстати, ты действительно хорошо спела.
Я не сразу понимаю, что Квинт меня хвалит.
– Сам не верю, что говорю это, – продолжает он. – Но это действительно так.
Он вдруг сосредоточивается на начос, словно выбор чипсов с идеальным соотношением сыра, свинины и халапеньо[37]
– это вопрос жизни и смерти.Я снова краснею, жар охватывает шею и грудь.
– Спасибо, – тихо говорю я. Мне приходится откашляться. – Но я знаю, что у меня не очень сильный голос. Тебе не обязательно…
– Нет, я знаю. Это не… – Он запинается. – Я хочу сказать, у тебя красивый голос.
– Красивый, – откликаюсь я со смешком, – это значит чуть выше сносного.
– Я не это имел в виду. Ты была… – Он замолкает.
– Я польщена, – невозмутимо отвечаю я.
Он качает головой.