Мгновенная смерть

Вдова, в отличие от покойного супруга, подыгрывала двору, но с оскорбительной неохотой, единственно ради будущего Хуаны. Однако ничто не указывает на ее возможное недовольство жизнью. Покинув жаркий дворец в Куэрнаваке и возвратившись с Хуаной в Испанию, она решила, что света с нее довольно, и превратилась в этакую реликвию: женщину, которую все приглашали и целовали только потому, что когда-то она принадлежала конкистадору. С рабынями она говорила на банту[37], с фрейлинами — на науатль, а на испанском — разве только с дочерью: всем прочим просто улыбалась, словно персонажам затянувшегося сна. Ни в чье настоящее не вписывалась, поскольку представляла собой прошлое: сеньора Кортес, маркиза дель Валье.

Шпагу, копье, шлем и аркебузу, украшавшие стены дома герцогов Алькала, сохранил после смерти Кортеса поэт Родригес в надежде, что вдова предложит ему лично доставить их в исполинский дворец в Куэрнаваке.

Лопе сочинил цветистое, невнятное и глупое послание к маркизе дель Валье, в котором намекал, чтобы она оплатила ему дорогу до Новой Испании: он вручит ей оружие и в подробностях опишет последние благочестивые дни ее супруга. Помимо оружия, поэт уберег от торгов скапулярий[38] конкистадора и герб, который Карл I пожаловал Кортесам. Дон Эрнан сам придумал и из Мексики выслал императору в качестве образца этот на редкость уродливый герб.

La vermine hérétique [39]

Король Франциск был несказанно рад заполучить катыши Анны Болейн, но ни разу не пользовался ими на корте. Человек образованный, чувствительный и лживый, он изобразил довольство, насмешливо разыграл спектакль, но так и не доставал катыши из шкатулки. Что естественно для подобной натуры, изнеженной и склонной к излишествам.

Франциска I не интересовали корты и безрассудные подвиги. Он благоволил поэтам и музыкантам, покровительствовал Леонардо, коллекционировал книги. Когда ему наконец удалось отбить Милан у Карла I, он методично вывез оттуда все классическое искусство и вновь проиграл город. Его коллекции легли в основание будущего музея в Лувре (он и здание перестроил) — и Национальной библиотеки. Он профинансировал так и не принесшую Франции новых земель экспедицию Джованни Верраццано, в ходе которой были открыты Вирджиния, Мэриленд и Нью-Йорк.

Как раз в Нью-Йорке и оказались в конце концов три мяча из кос обезглавленной королевы. Я видел их в Публичной библиотеке на углу Пятой авеню и 42-й улицы. Они хранятся в запасниках коллекции старинных спортивных снарядов.

В 1536 году король Франциск увез их во дворец Фонтенбло. «Там они и оставались, ни разу не видали корта, — рассказал мне куратор-американец, ответственный за их хранение. — Вероятнее всего, — продолжал он с интонациями человека, посвятившего долгие часы раздумьям над возможной судьбой мячей, — вскоре их перестали выставлять в качестве трофеев и нашли более скромный, но и более достойный способ применения: превратили в подставки для книг». — «Их доставали из шкатулки до того, как они попали в Америку?» — предположил я. «Маловероятно». — «Можно потрогать?» — «Нет». — «Как они оказались здесь?» — «Эндрю Карнеги[40] купил их вместе с собранием французских рукописей и отдал нам в дар — от него же у нас стальные балки, поддерживающие потолки подземных хранилищ». — «Это точно те самые, что Ромбо подарил Франциску I?» — настойчиво спросил я. Пальцем в перчатке он указал на неразборчивую надпись на одном из мячей: «Avec cheveux à la vermine hérétique». И с гордостью перевел: «Из волос непотребной еретички».

Герб Кортеса

Никто никогда не делал больше для какой-либо веры, чем Эрнан Кортес для католичества в эпоху Ренессанса, но сегодня, пять веков спустя после величайшего религиозного подвига всех времен, в Ватикане стыдливо опускают очи долу всякий раз, заслышав имя конкистадора. Какой же сволочью надо было быть, чтобы не заслужить и толики признания, положив к ногам папы — его правого мячика — целый мир с бесчисленными животными, бесчисленными растениями, бесчисленными храмами, бесчисленными хижинами и сотнями тысяч дам и господ, которые любились в этих самых хижинах, словно кролики, — благо неизменно прекрасный климат позволял ходить почти нагишом?

Вообразим, как Кортес потеет в прокопченных, залитых кровью врагов доспехах, вообразим, как он направляет дула пушек на богов. Этот завоеватель — не просто воин, государственный муж или баснословный богач; он являлся скорее эпицентром урагана, накрывшего Атлантику на двадцать семь лет. Его ветра с корнем вырывали дома повсюду — от имперской Вены Карла I до Канарских островов, от Канарских островов до Теночтитлана[41], от Теночтитлана до Куско: четыре миллиона квадратных километров, заселенных людьми, которым рано или поздно суждено было стать христианами, лишь потому что сорокалетний, ничем не примечательный эстремадурец расколотил мир на кусочки, словно горшок, сам того не сознавая.