Мгновенная смерть

Он запустил руку ему в волосы, прижался к губам. В ответ capo обхватил его затылок. У поэта появилось чувство, что он возвращается в какое-то потерянное место, где у него есть проводник. Он пошел дальше, как будто в языке итальянца крылось что-то, чего ему всегда недоставало. Мускусный запах волос, сила объятия. Ломбардец развернул его, толкнул вниз, навалился всем телом. Поэт испытал неожиданное наслаждение, отдаваясь на волю другого, словно дар повиновения стал важнее всего прочего. Почувствовал, как возбужден capo. Его захлестнуло любопытство, желание дотронуться до того дикого и живого, что равным образом угрожало и льстило ему. Стало интересно, что будет, если добраться туда, где все происходящее обернется сладостной пыткой. Он нашел рукой член итальянца. Тот тем временем оторвался от его губ, стал водить языком по шее, по ушам. Ему необходимо было узнать; только этого он и хотел — узнать. Просунул руку под пояс, под панталоны, обхватил член ладонью, сжал, пробежался любознательными пальцами от сочащейся головки к основанию. Опустил руку ниже, чтобы исследовать источник приятного тепла — мошонку. И явственно услышал крик герцога сверху, от ограды: «Что там у вас, чертей, происходит?!!»

Cacce per il milanese.

«Утопия»

Ни один человек не читал De optimo reipublicae statu, deque nova insula Utopia[118] Томаса Мора с таким стремлением воплотить идеи этой книги в жизнь, как Васко де Кирога. Через два года после прибытия в сведенную корчами Новую Испанию он уже основал в окрестностях Мехико селение-госпиталь Святой Веры для индейцев, устав которого — или то немногое, что от него осталось, — можно считать за отправной текст в долгой и богатой истории плагиата в Мексике.

Томас Мор написал фантастическую книгу, притворяющуюся политическим трактатом, про то, как могло бы работать общество, избавленное от неотъемлемого греха алчности. Это было сардоническое размышление о жизни в Англии времен Генриха VIII, своего рода политическая шутка. В книге описывается место, называющееся «Нет-такого-места» (в буквальном и непревзойденном переводе Кеведо); по Нет-такого-места протекает река Анидр, то бишь «Без-воды», а правит им Адем, то бишь «Без-народа». «Утопия» — зарядка для ума, игра ренессансного гуманизма, и никто и не подумал бы воплощать эту книгу в жизнь. Но Васко де Кирога усмотрел в ней иное.

Новая Испания и Новая Галисия — такие места, в отличие от Утопии, были, хоть и походили на ничейные земли, потому что Эрнан Кортес и Нуньо де Гусман пеклись больше о том, чтобы разметать в прах всё на своем пути, нежели о том, чтобы выстроить заново доставшуюся им непонятную страну. Не государственные мужи заявились в Мексику — они ехали, чтобы обогатиться, а потому, не зная, что завести на тамошнем пустом месте, большинство конкистадоров заводило торговлю. Иные, кто получше, заводили церкви. Сумаррага завел костры инквизиции и библиотеку. Васко де Кирога решил, что неплохо бы завести утопию.

Госпиталь Святой Веры представлял собой селение вокруг приюта для старых и больных, где волей верховной власти, то есть Васко де Кироги, изымались из обращения деньги. Там старались настолько точно, насколько позволяла действительность, следовать шутливым указаниям, которые оставил в описании Утопии лондонский гуманист. Селение делилось двумя осями, пересекавшимися у госпиталя и храма, на четыре квадрата, в каждом из которых стояли дома на несколько семей, принадлежавших одному клану. Кланы управлялись советами старейшин, которые, в свою очередь, подчинялись главе госпиталя — это была единственная должность, занимаемая исключительно испанцами. Из практических соображений в селение-госпиталь Святой Веры позвали жить представителей разных ремесленных династий: в одном квадрате обитали гончары, плотники, аматеки — мастера работы с перьями, в другом — каменщики, рубщики тростника, сборщики арахиса и так далее. Ремесло передавалось от учителей к подмастерьям внутри семьи. Часть времени селяне отдавали ему, а часть — работам на общинных полях. Урожай и ремесленные изделия, не потреблявшиеся внутри селения, сдавались главе госпиталя, и тот отправлял их на продажу на столичные рынки.