Мягкая посадка. Год Лемминга. Менуэт святого Витта

«Урания» — это не та космическая станция на орбите Луны, которую монтируют вот уже пятый год, а игра типа «Сделай сам», забава для молодых сотрудников, и теперь мне уже не дознаться, кто ее выдумал. Вообще-то лучшего средства для отвода пара в свисток трудно придумать. Кажется, их «Урания» названа не в честь известной музы, а в честь Урана, вокруг которого якобы обращается, и рассчитана тысяч на двадцать человек. Каждый играющий вносит в сценарий свою лепту, и иногда получается довольно забавная пародия на Контору. Меня, как я понимаю, они вывели в образе сурового завхоза, и не далее как позавчера я совместно с уборщицей героически отразил попытку проникновения на станцию инопланетной шпионско-диверсионной группы — «и пошли они, шваброй гонимы…». Бывало и похуже.

— Так что новенького, Фаечка?

— Скучно, — жалуется она. — В кают-компании объявлен конкурс анекдотов про камергеров Дурново и Хреново. Пока ничего интересного. Самодеятельная цирковая труппа показывает икарийские игры в туфлях на шпильках. Кто-то сливает топливо, а может, оно само испаряется. Криминальная хроника: два случая нанесения телесных повреждений, одно изнасилование, драка с побитием стекол в офисе третьего помощника, один случай сексуального преследования… В общем, скука смертная.

— Да уж. А преследование — кого кем? Мужчины женщиной, надеюсь?

— Педераста ребенком…

Ой.

— Звонили от президента, — сообщает Фаечка.

Так. Шутки в сторону.

— От какого президента? — пробую уточнить я.

— От президента Конфедерации. — Фаечка слегка обижается: мол, со всякими другими президентами мы и разговаривать не станем. — Опять дело о таможне. Я записала, вот.

Читаю. Так и есть: таможня не дает добро (правильно делает!), и тяжба набирает градус. Три недели назад наша инспекция тормознула в Чопе пару рефрижераторных составов с биологическим материалом — сомнительным сырьем для чего-то типа искусственных овощей. Они, то есть составы, и посейчас там стоят — и мы не пропускаем, и словаки, разобравшись, стоят насмерть, как спартанцы у Фермопил, и назад через свою территорию — ни-ни. Как всегда, мы кому-то не нравимся, и нас пытаются образумить: мол, без этой мороженой цитоплазмы завод встанет, и люди жить перестанут и в осадок выпадут, коли останутся без удобных в упаковке кубических помидоров, каковые, если послушать, они предпочитают всяким там круглым, с куста. Биологическая опасность горлопанов не волнует, хотя сами они этих помидоров жрать небось не станут, а напомнить им про губчатую энцефалопатию — тут же заноют: «Так это ж когда было…» Последнее время в ход идет все более тяжелая артиллерия: сегодня президент, завтра, наверное, Кардинал. А послезавтра кто? Лично господь с молнией в карающей деснице на замахе?

Комкаю листок в шарик, чтобы лучше летел, и со злостью мечу в корзину. Попал.

Фаечка — вся внимание.

— Почему слово «президент» писано с заглавной буквы? — спрашиваю я пока спокойно, но внутренне клокоча. — Что это вам — имя? Прозвище? Топоним? А слово «бог» вы тоже с заглавной буквы пишете, Фаечка?

Моя секретарша пожимает плечиками, потупя разрисованные глазки. Вряд ли подобные материи входят в круг ее интересов, зато она точно знает, что сейчас я начну отводить душу.

Уже начал.

— А бог — имя? — Я уже ору. — Саваоф! Саваоф его имя, или Брахма, или Иегова, или еще там как-то, а «бог» — всего лишь должность этого существа в штатном расписании Вселенной, вам ясно? Должность! И уж будьте так любезны писать это слово с малой буквы, а «президент» и подавно — субординацию надо блюсти! Понятно?!

— Это ведь не я, — хлопает ресницами Фаечка, пытаясь оправдаться. — Это диктотайп. Не я же для него софт писала, Михал Николаич…

— Так найди мне обормота, который его писал! — гремлю я.

Фаечка принимается мелко дрожать — подыгрывает мне, умница, не очень убедительно, но старательно.

— Михал Николаич, я сейчас расплачусь…

— Вольно, — командую я. — Слезы на сегодня отменяются, а смех придержи немного. Президенту отпиши так: мол, Санитарная служба не находится в подчинении государства, о чем и напоминаем с нижайшим нашим почтением. Желаем всех благ и впредь подобными пустяками просим не беспокоить. Да накрути побольше словес подипломатичнее, шишки на ровном месте это любят… Сделай побыстрее, и шоколадка за мной.

— Триста тринадцатая, — сообщает Фаечка.

— Чего триста тринадцатая?

— Шоколадка. Вы обещаете, а я учет веду.

— Браво, Фаечка, — говорю я. — Когда наберется ровно пятьсот, дайте мне знать, и я вывалю на вас все сразу. Купание в шоколаде, идет? Или лучше в шампанском?

— Согласна в мазуте, — плотоядно улыбается Фаечка, — если только вы рядом — в царской водке.

— Не дождетесь, милая, — смеюсь я. — Еще что-нибудь для меня есть?

— Угу. Электронная почта как обычно. Да, еще кто-то бросил для вас записку в ящик у «нижних». — Фаечка нарочито роется в столе и делает вид, что ужасно сердита. — Вот она, получите! И передайте адресату, что духи у нее — дрянь.

Нюхаю. «Джульбарс, фас!» По-моему, ничем особенным записка не пахнет. Или я себе нюх отбил куревом?

Возможно.