Мягкая посадка. Год Лемминга. Менуэт святого Витта

Хитрый и глупый — это противно. Зато куда безопаснее, чем этот — хитрый и умный.

Ну да и мы не лыком шиты.

— Я вас слушаю, Иван Рудольфович, — сказал Малахов.

В затылке не болело — там, будто свинцовый кирпич, лежала гнетущая тяжесть. Это была ремиссия — «демоний» смирился. Либо отступился, устав указывать упрямцу на неверный путь, либо где-то там, в неизвестном впереди, нашел выход.

Некоторое время Нетленные Мощи молчал — было ясно, что он спокойно, как нормальную ожидаемую реакцию, отметил и настороженность Малахова, и его намеренно официальный тон. Затем на стол легла дискета-монетка, брызнув в глаза цветами побежалости. Словно отломанное донышко тонированного бокала.

— Основные материалы здесь, Миша. После изучишь… если возьмешься, конечно. А вкратце — изволь хоть сейчас. Только учти: секретность этой дискеточки — «зеро-прим», так что расписки не беру, сам понимаешь… — Он сделал паузу, а Малахов попытался незаметно сделать глубокий вдох-выдох и непроизвольно сглотнул.

«Зеро-прим»! Документы наивысшего уровня секретности попадались не так уж часто. Фактически за последний год Малахову пришлось иметь дело лишь с тремя группами документов, засекреченных по наивысшему классу, причем в двух случаях класс «зеро-прим» проставил он сам. Никаких бумаг о допуске к «зеро-прим» не полагалось; теоретически такого класса секретности не существовало вообще. На практике это означало, что источник утечки информации должен был попросту исчезнуть, причем по возможности до реальной утечки информации.

И еще это означало, что Кардинал находится в курсе дел, хотя бы поверхностно. Утаить от него документацию под грифом «зеро-прим» не решился бы и Нетленные Мощи.

Последнее соображение слегка успокоило.

— Слушаю вас, Иван Рудольфович, — повторил Малахов.

Прежде чем уронить единственное слово, Нетленные Мощи словно бы покачал его на весу.

— Суицид.

Малахов поднял бровь.

— Как?

Наполняя бокалы по-новой, Нетленные Мощи расплескал пойло на стол.

— Что смотришь — на вот выпей и заешь. Самое время. Коньяк — дерьмо, зато лимон настоящий, с ветки. Суицид, говорю. Слова такого не слыхивал, да?

— Хм, — с сомнением сказал Малахов. — Ладно. А что тебя, собственно, беспокоит?

— Ты слушай! — обиделся Иван Рудольфович Домоседов. — Сейчас я буду говорить тебе правильные слова, а ты стисни зубы и терпи. А еще раз скажешь «вы» — дам в рыло. Для чего, по-твоему, существует Служба духовного здоровья населения? Чтобы население было духовно здоровым, ты понял? Притом что ни ты, ни я, ни население вообще — никто, ни один человек не хочет, чтобы его делали духовно здоровым. Вдобавок никто в точности не знает, что это за явление такое — духовное здоровье, и в чем оно должно выражаться… Тут уметь надо. Это тебе не карболкой поливать направо-налево. Прости, я не пытаюсь оскорбить твою Службу, я просто констатирую общеизвестный факт. Думаешь, достаточно взять под контроль информационные системы и технологии — и все? Мне смешно. Ты попробуй это сделать, а я посмотрю — даром, что ли, они у нас считаются лучшими в мире? Притом это даже не фундамент дела — так, котлован… А люди каковы? Людишки-людишечки, радость наша, погань несусветная, гордо звучащее порождение крокодилов! Рвешь, понимаешь, пуп, пыжишься, чтобы в идеале сделать их активными, мыслящими, неагрессивными, такими-то и сякими-то распрекрасными, а потом вдруг оказывается, что все это абсолютно несовместимо с управляемостью, без коей не сделать их такими-то и сякими-то… Улавливаешь?

— Улавливаю, — с неудовольствием сказал Малахов, разглядывая янтарную жидкость в бокале. — Ближе к делу можешь? Распелся. Школа, общий курс, первая ступень, кажется.

— Вторая ступень. Впрочем, к делу так к делу. Коли ты так хорошо помнишь общий курс, скажи-ка мне: каков, по-твоему, уровень самоубийств в Конфедерации?

Малахов пожал плечами.

— Около полупроцента всех случаев смерти, я думаю. Можно, конечно, запросить точные данные. Вероятно, что-нибудь около двадцати — двадцати двух тысяч в год, нет?

— Запроси данные, если хочешь, — посмотрим, что получишь помимо моей визы… Слушай меня хорошенько: в позапрошлом году было зафиксировано двадцать тысяч девятьсот шесть случаев самоубийства. В прошлом году — двадцать три тысячи двести одиннадцать. Немного выше нормы, но бывали годы и похуже. В этом году… — Иван Рудольфович на секунду запнулся, — шестьдесят одна тысяча пятьсот девяносто случаев, по крайней мере столько зафиксировано на вчерашний день.

— Если это шутка, то дурного тона, — осторожно сказал Малахов.

Он уже понял, что это не шутка. Не решился бы Нетленные Мощи так шутить, не кадет сопливый.