Мягкая ткань. Книга 2. Сукно

Да у тебя все время дела, недовольно сказал Ян, конечно, Надежда не останется одна, какой разговор, поедем в парк, в кино, я еще не решил, в Москве есть куда пойти, ну вот и славно, он поцеловал Надю, Ян по-прежнему смотрел недовольно, он не понимал, почему скрупулезный, аккуратный Даня каждое свое решение в этом городе принимает так неожиданно, как будто поднимается пыльная буря в степи, Надя смотрела молча, ее глаза были огромны, он еще раз наклонился и поцеловал ее в оба глаза, она обняла его быстро и неожиданно, сидя, буквально вцепилась в его руку, шею, так они были несколько секунд молча, Даня, низко склонившись, она, сидящая, порывисто обхватив его, Ян хмыкнул, они разъединились, хлопнула дверь, и в следующую же секунду она спокойно сказала, что Яну не стоит волноваться, во-первых, вечером им в театр, и ей надо подготовиться, кое-что погладить, извините, помыть голову, кроме того, она хочет приготовить обед, надоело есть в столовых и кабаках, для этого ей надо сходить на рынок, а где тут рынок, я покажу, я все тебе покажу и расскажу, торопливо сказал Ян, на самом деле он был рад, потому что наметил несколько встреч на это утро, рассчитывая, что Даня с Надей погуляют по городу сами, по дороге на рынок они болтали, смеялись, Яна опять охватило это тревожно-праздничное настроение, которое не оставляло его с тех пор, как ребята приехали, он кружился в вальсе, толкая прохожих, что-то пел из оперы, она забыла из какой, город, показавшийся с утра угрюмым, вдруг начал как будто светиться, окна отражали небо, люди казались бесцельно гуляющими, и никого и ничего она не боялась, только почему-то все время, все время хотелось плакать…

– Ты адрес запомнила? – крикнул Ян, отойдя уже шагов на двадцать и обернувшись.

Она помахала рукой.

Да-да, дорогу она вроде бы выучила, но ее настолько оглушил рынок, здесь все было дорого – капуста 15 рублей, свекла 15 рублей, морковь 15 рублей, говядина 120 рублей, и все было роскошно, с трудом она выбрала мозговую кость для борща и кусочек говядины для мяса в кисло-сладком соусе, чернослив для второго, зелень и овощи для того и другого, ягоды для компота, здесь все хотели с ней разговаривать, спрашивать, всех интересовало, откуда она и кто, и как ей Москва, и не хочет ли она купить еще вот этого и того, все это было привычно для нее, выросшей на юге, но иначе – пожалуй, как на сельскохозяйственной выставке, ее окружали люди разных народов, каких – она даже не знала, причем это были исключительно гордые и неприступные мужчины, отчего она робела и терялась, но торгуются во всем мире одинаково, и скоро она взяла себя в руки, мир немного сдвинулся с привычной точки, острые взгляды, горбоносые смуглые лица, сияющие глаза, шапки, тюрбаны, тюбетейки, бурки, тут продавалось черт знает что: кинжалы, топоры, медь, старое затертое многовековое золото, книги, Коран, Библия, Фройд, Маркс, господи боже ты мой, чего тут только не продавалось, это был не рынок, а спектакль, и она была его актером, а не зрителем. От этого было тревожно, ее как будто несло, поэтому, обнаружив себя уже на этой тараканьей, давно немытой кухне, она вздохнула и произнесла слова благодарности неведомо какому богу, что уберег ее от новых напастей, и яростно принялась за готовку, она шинковала капусту, резала мясо, отделяла кожуру помидоров, гремела кастрюлями, пробовала на язык, руками мяла начинку для пирога (капусты оказалось многовато для борща), сыпала муку, вышедшие по привычке три заспанные хозяйки, Надя подозревала в них жриц любви, поскольку на работу они явно не ходили и были одиноки, смотрели на нее с большим интересом, и с каждой секундой Надя успокаивалась, и жизнь ее снова возвращалась на место, она сама молода и прекрасна, она замужем за самым прекрасным мужчиной, полным достоинства и загадок, да и черт с ними, пусть будут загадки, она мать самого прекрасного в мире ребенка, господи, когда же она его увидит.

Вскоре, заинтригованный обещанным домашним обедом, Ян вернулся домой после своих утренних встреч, и она торжественно поставила перед ним тарелку дымящегося борща, и он при виде этой тарелки зааплодировал. Но на этом ее дневная программа не заканчивалась, теперь нужно было освоить эту ванну, эти корыта, эти утюги, вообще быт двадцатых годов был тем занятием, которое само по себе было способно поглотить женщину целиком, со своими как хорошими, так и плохими сторонами, эти плохие соседки, которых она подозревала в самых низменных пороках, то есть соседки Яна, сразу оказались веселыми добрыми женщинами, они тут же одолжили ей утюг, щипцы, все то, что она не привезла из Мелитополя, показали, как кипятить воду, как мыть посуду, как, в конце концов, мыться, чтобы не повредить канализацию, которая работала с перебоями, наконец, они обещали показать ей магазины, в которых кое-что нужно было докупить к вечернему выходу.