Мягкая ткань. Книга 2. Сукно

Даня улыбнулся и тоже спросил: ну так что, ты узнаешь… там, про ребенка? Или все забыто, как я и говорил?

Обязательно узнаю. Обязательно.

Ян шел, потом бежал за вагоном и все повторял. Обязательно. Обязательно. Обязательно. Обязательно.

Глава шестая. Агитпоезд «III Интернационал» (1920)

Понимаешь, Даня, как бы тебе объяснить, может быть, даже лучше взять карту, но настоящей хорошей карты у меня сейчас нет, поэтому давай я лучше тебе нарисую. Ну вот смотри, на западе – белополяки, но с ними уже все, война, считай, окончена, мир будет заключен осенью, мир окончательный и бесповоротный, это грустно, но это так, ни Люблин, ни Львов, ни Белосток, они теперь не наши, да, я согласен, я понимаю, о чем ты хочешь меня спросить, через границу постоянно переходят польские банды, но это явление временное, болезненное, но все-таки временное. На южном фронте, ну там давно уже могли бы мы взять Бухарест и пойти на Венгрию, а там и на Австрию, но из-за Слащева, Врангеля, из-за шальных махновских банд опять-таки не можем. Мировая революция откладывается, понимаешь ты или нет, хотя сознательный пролетариат Европы давно уже ждет, когда красная армада перейдет наконец эти несчастные границы, опрокинет этот иллюзорный, заметь, иллюзорный и позорный версальский мир, нас ждут рабочие Франции, Германии, Бельгии, Польши, Италии, Австрии, ну это я уже говорил тебе, про Австрию, ладно, ты уяснил мою мысль. Давай ближе к делу, Миля, сказал Даня спокойно, я опаздываю, положение дел на наших фронтах я примерно себе представляю, нет, ты не перебивай, я должен обрисовать тебе общую картину, чтобы ты понял мою основную мысль, мы скованы по рукам и ногам тем, что у нас происходит в тылу, вот здесь, на Украине, а из-за чего? – спроси себя, задай себе этот простой вопрос. Только, ты слышишь, Даня, только из-за несознательности наших крестьян, все понятно, темнота, невежество, печальное наследие царского режима, откуда берутся все эти дроздовцы, откуда вдруг Деникин набрал эту огромную армию, какие это к чертям собачьим «добровольцы», это те же самые темные крестьяне, которых прикладами, взашей, за похлебку и за пару обуви гонят служить к себе белые генералы. Эта позорнейшая мобилизация, когда одни рабочие и крестьяне стреляют в других рабочих и крестьян, я уж не говорю об этих так называемых ополченцах, обо всех этих григорьевцах, махновцах, об атамане Зеленом и атамане, черт его дери, Бородайло, обо всех этих крошечных царьках донской и кубанской степи, об этих партизанах Донбасса и Полтавы, это те же самые крестьяне, понимаешь, Даня, те же самые темные забитые люди с неразвитым самосознанием, вот кто формирует эти «народные отряды» у нас в тылу и не дает, не дает Красной армии начать и быстро закончить мировую революцию.

Миля, очнись, сказал Даня и пошел заваривать новый чайник. Было понятно, что так просто от брата сегодня не отделаться, Даня, который давно хотел перевезти Надю и Этель к родне в Николаев, надеялся взять у командования отпуск, а может быть и вообще уволиться из армии, он с нетерпением ждал конца войны, но тут пришел Миля с этими своими проектами, и нехорошее, тревожное чувство, что еще ничего не кончилось, опять возникло – говори по делу, черт тебя подери, я все уже понял и про мировую революцию, и про темные массы, младший брат возник на горизонте совсем недавно, можно сказать, как метеор, ведь когда-то Даня и себя считал видным большевиком, хотя и беспартийным, поскольку заседал в Николаеве в местном совете как «представитель трудящейся интеллигенции», но тут вдруг возник Миля Каневский и сразу занял какую-то невероятную должность, сначала в политотделе 13-й армии, потом и всего Юго-Западного фронта. Это было неслыханно, поскольку парню шел всего восемнадцатый год. Но таких гениальных мальчишек в революции было много, вчерашние унтер-офицеры сегодня уже командовали армиями, есаулы – дивизиями, аптекари – совнаркомами. А Даня все сидел и сидел на своем заводе Наваля, уговаривая рабочих не прекращать выпуск полезной для народа продукции, несмотря на хронические невыплаты заработной платы, пока завод совсем не закрылся, потом тихо перешел секретарем в губпродком, иногда посещал все более редкие заседания николаевского совета, от которого давно уже откололись правые эсеры и бундовцы, и вот вдруг его выдернул из этого болота, из буржуазной прострации, из ленивой спячки (все это, разумеется, были Милины выражения) его гениальный братец – и вознес на самую головокружительную высоту, не командовать, нет, слава богу, не командовать, но все-таки это была невероятная высота, он это чувствовал, прижимая к груди портфель и скрываясь на конспиративных квартирах.