Мякин

— Ты что сказал? — зло спросил водитель, открыл дверцы кабины и вытащил из-под сиденья какую-то железку. — Нука повтори! — прошипел он и угрожающе выставил железяку вперёд.

Мяк вспомнил дядьку с разбитым носом, и чувство страха проникло в его тело, руки как будто стали не свои, сердце на секунду замерло, а по спине пробежал лёгкий холодок. Мяк опустил голову, глаза его лихорадочно шарили по близлежащему мусорному хламу и машинально выхватили в кучке битого кирпича обрезок арматуры.

Когда арматурина оказалась у Мяка в руке, он заявил:

— Вы никогда здесь больше не появитесь.

Запал невзрачной личности исчез так же быстро, как и появился. Он ещё несколько секунд стоял у кабины, затем, озираясь по сторонам, вернул железяку на место, что-то пробурчал себе под нос и с несколько испуганным лицом занял своё место в кабине.

Двигатель завёлся не сразу — возраст машины не позволял ей мгновенно реагировать на желание человека. Через полминуты движок затарахтел и фургончик удалился из новых владений Мяка.

«Была бы у дядьки железяка — нос был бы цел, — подумал Мяк. — Но где же на танцульках найдёшь арматурину?»

Он не торопясь обошёл мусорку, внимательно осмотрел контейнеры и хаотичные кучки недалеко от них — оценил, так сказать, полезность мусорного хлама — и пришёл к выводу, что народ иногда выбрасывает весьма полезные вещи.

«Наверное, самое полезное привозят из-за пределов либертории», — подумал Мяк.

Местный мусор от родных жителей был мало интересен, и Мяк уже было пожалел, что прогнал невзрачную личность, но, подумав, решил, что если поток чужого мусора не регулировать, то со временем вся либертория покроется хламом и свободным, местным обитателям прибавится неудобств.

К вечеру, когда зимняя темнота опустилась на мусорку, у Мяка в холщовом мешке как-то само собой насобирались несколько полезностей. Он остался весьма доволен своим первым рабочим днём — мусорка обрадовала его изобилием, и поэтому существование на помойке ему теперь казалось не таким мрачным, как в самом начале. К ночи похолодало, изрядно подморозило, и Мяка это обстоятельство одновременно и озадачило, и обрадовало. На морозе работать было холодно — не то что на вокзале, — а с другой стороны, наконец-то пришла настоящая зима и, может быть, прекратится эта слякоть, которая испортила мякинский ботинок. Он вспомнил, что один ботинок они с Мусьё оставили продавщице, и подумал: «Надо бы попросить Мусьё забрать его — заплатили ведь за два».

Мяк подхватил мешок с полезными вещами и двинулся в сторону Нудиного подвала. Зимняя ночь была хороша. Звёздное небо с сияющим Млечным Путём здесь, в тёмной либертории, внушало великое чувство причастности к этому огромному миру и даже вызывало тихую радость оттого, что ты здесь, что ты есть и эта громадина, да нет, не громадина, а бесконечность зрит тебя, и ты — часть её.

— О! Мяк с мешком! — воскликнул Мусьё, когда Мяк вышел к свету фонаря. — Надыбал продуктов? — спросил он.

Мяк молча опустил мешок на бетонный пол и ответил:

— Презенты вам доставил.

— Кому? — переспросил Мусьё.

— Всем, — ответил Мяк и развернул мешок. Он вытащил всё, что собрал за день, и разложил вещи на полу.

— Шмотки, — разочарованно произнёс Мусьё.

— Одежда, — уточнил Мяк.

Он поднял почти новую куртку, встряхнул её и приложил к себе со словами: «Можно носить, только пришить рукав — и щеголяй!».

Мусьё подошёл поближе, потрогал материал и заметил:

— Вроде кожанка.

— Похоже, — согласился Мяк.

Мусьё взял куртку и осмотрел её со всех сторон.

— Спина испачкана.

— Зато модная, — произнёс Мяк и собрался поднять снизу ещё одну вещь.

— Это мне? — спросил Мусьё и попытался рукой почистить куртку.

— Если нравится, то тебе. А вот это, наверное, Нуде подойдёт.

— Нуде всё подойдёт, — ответил Мусьё, примеряя куртку.

Мяк показал Мусьё тёмное пальто с меховым воротником.

— Старое, потёртое, но ещё крепкое, — заявил он. — Нуда будет доволен.

— Нуда всегда доволен, когда дают, — согласился Мусьё.

Он прошёлся в куртке вокруг стола, уселся в кресло небритого и, заложив ногу на ногу, произнёс:

— Одежда делает человека, а человек — одежду.

Мяк кивнул и поднял с пола полушубок:

— А это шуба, мех целый, только подкладка и рукава оторваны.

— Это для него? — спросил Мусьё и пальцем указал на кресло.

Мяк повертел полушубок, приложил его к себе и ответил:

— Ему подойдёт у огня сидеть.

Мусьё встал, подошёл поближе и возразил:

— Сожжёт он шубу-то. Искры летят — сгорит вещь.

— Не сгорит, — ответил Мяк. — Его огонь любит, огонь его знает.

Мусьё пожал плечами, сел к столу и на минуту задумался, а Мяк аккуратно повесил полушубок на спинку кресла.

— Всем принёс, а себе что? — спросил Мусьё.

— Себе ботинок левый нужен. Этот течёт, — ответил Мяк.

Он уселся на матрас, разулся и обследовал обувь.

— Правый ещё ничего, а левый ремонта требует. Может, у Шузки забрать ботинок, что мы купили? — спросил Мяк.

— Профессорский? — переспросил Мусьё.

— Да, профессорский, — ответил Мяк и пояснил: — Мы же заплатили за два.

— Заплатили за два, а взяли один, — уточнил Мусьё. — Может не отдать — время ушло.