Мякин задумался. Ответить сразу утвердительно ему не хотелось. Он знал, что Раиса живёт одна. Конторские поговаривали, что после какой-то трагедии она осталась в одиночестве и даже несколько лет сторонилась мужчин. Бородач даже пару раз говорил при Мякине, что вот, мол, шикарная женщина одна, что это неправильно.
Они молча прошли несколько переулков, и чем ближе к центру, тем больше встречалось прохожих. На большом проспекте образовалась пешеходная толчея, и им пришлось подчиниться общему движению.
— Ты не ответил мне, — сказала она. — Ты счастлив или не очень?
Отступать было некуда, и Мякин сформулировал обтекаемый ответ:
— Счастлив, когда всё хорошо.
— А когда плохо, несчастлив? — спросила Раиса.
Мякин подумал: «А действительно, счастлив ли я?» и ответил:
— Когда плохо, наверное, все несчастливы.
Она на некоторое время замолчала. Они пересекли площадь, остановились на углу двух улиц, и она сказала:
— Мне здесь совсем рядом — я добегу одна.
— Одна? — удивился Мякин и добавил: — Давай я тебя провожу.
— Не стоит, Мякиша, тебя уже дома, наверное, давно ждут. — Она высвободила руку и сказала: — Нет, не провожай. Пока.
Мякин с полминуты смотрел на удаляющуюся фигуру Раисы, пока она не исчезла за ближайшим поворотом. Постоял на углу, размышляя, на какую остановку ему пойти, и, решив эту проблему, поспешил домой. В этот вечер супруга была к нему, как всегда, внимательна и услужлива.
Мякин простоял в больничном коридоре весь утренний обход. Доктор переходил из одной палаты в другую, каждый раз замечал Мякина, но сразу же отворачивался от него, продолжая общаться с бородатым помощником. До обеда Мякин так в палате и не появился. Он бродил по больничным лабиринтам, даже хотел было заглянуть к этим странным пациентам, где оставил свой ужин, но передумал, спустился вниз на вахту, постоял в вестибюле недалеко от охранника в ожидании какого-нибудь знакомого посетителя и возвратился к себе только перед самым обедом.
Палата встретила его напряжённым молчанием, и только профессор проворчал:
— Один вернулся — может, и второй когда-нибудь появится.
Мякин огляделся и заметил, что койка инструментальщика пустовала. В скором времени подали обед: жиденький супчик и котлетку с серым пюре. Мякин после длительного скитания по коридорам заведения, кажется, проголодался и разделался с обедом весьма быстро. Соседи по палате молча добивали обеденные блюда. Первым поддержал реплику профессора бухгалтер:
— У нас ЧП: инструментальщик пропал.
Мякин прилёг на постель и ничего не ответил.
— Вы слышали, у нас ЧП: пропал инструментальщик, — снова заявил бухгалтер. — Вы там где-то его не встречали?
Мякин нехотя ответил:
— Нет, не встретил.
Профессор не выдержал напряжения момента и завёлся:
— Сбежал ваш инструментальщик на свой завод! Может, к ужину вернётся, а может, даже к утру, если в третью смену инструменталить будет. А вы тут нервничаете! Этот-то вернулся, поел и лежит как бревно — так и тот заявится, никуда не денется. Вы все думаете, что научная мысль уже никуда не годится, что она хуже инструментальной? Отнюдь, ошибаетесь: научная мысль всегда будет побеждать инструментальную! Ещё не было такого, чтобы…
— Хватит гудеть! — перебил его седой. — Ваша научная трескотня уже в ушах звенит.
— Да, звенит, и будет звенеть, — огрызнулся профессор.
— Лучше писали бы диссертацию! — рявкнул седой. — И темочку могу предложить: «Уход инструментальщика,
как нетипичное клиническое явление».
Профессор задумался; сначала даже показалось, что он иссяк, но через минуту профессорская мысль вновь забурлила.
— Я лучше займусь разработкой другой темы — «Явление напраслины в стеснённых условиях» — и всем докажу, аргументированно докажу, что напраслина — типичное явление, и бороться с ней чрезвычайно сложно. Есть у нас ещё некоторые, — он кивнул в сторону Мякина, — которые напраслину наводят на пустом месте.
Седой безнадёжно махнул рукой, улёгся на постель и сосредоточился на созерцании потолка. Профессор ещё некоторое время разглагольствовал на тему напраслины и, не встретив возражений, постепенно приутих, только иногда с его стороны слышались отдельные, не связанные между собой слова. Население палаты погрузилось в послеобеденную дремоту.
Инструментальщик не появился ни к ужину, ни к ночи. Дежурная медсестра уже дважды заходила в палату и справлялась: где же может быть инструментальщик? Никто из пациентов по этому поводу ничего путного сказать не мог. Профессор попытался ей объяснить, что инструментальщик мог выйти в третью смену, но дежурная, выслушав его, исчезала из палаты весьма озабоченной. Последний раз она посетила палату перед самым отбоем и, взглянув на пустую койку инструментальщика, быстро ретировалась.
Мякин долго лежал в темноте с открытыми глазами. Сегодняшняя ночь осталась без храпа инструментальщика. Из окна сочился слабый свет уличных фонарей, и вспоминать прошлое было приятно.