Получив передышку после разгрома Добровольческой армии, новые власти, опираясь на эти отряды, взялись за передел собственности, конфискацию имущества казаков, участвовавших в отрядах Покровского, офицеров, всех кто подпадал под определение «буржуй». Росту недовольства казаков в значительной степени способствовали частые проявления по отношению к ним нетактичности, беспардонности, вседозволенности, а нередко и откровенного хамства со стороны некоторых представителей советской власти. При проведении реквизиций и обысков по изъятию лошадей, фуража, продовольствия и оружия, у казаков отбирали даже шашки и кинжалы, которыми дрались их деды в турецких походах. Особенно усердствовали в этом пришлые анархистски настроенные матросы.
Несогласные с новыми порядками казаки, а таковых было абсолютное большинство, начали готовиться к сопротивлению. Они собирались в безопасных местах — в плавнях, на хуторах, и тоже объединялись в группы и отряды. В этой работе все активнее стал проявлять себя и командный состав бывших казачьих частей, офицеры, вернувшиеся с фронта и центра России. Так и на Тамани образовалось два враждующих лагеря, которые росли количественно и качественно с каждым днем. Вражда между ними накапливалась все больше и больше.
Но главная причина перехода основной массы среднего казачества на сторону контрреволюции заключалась в том, что советские органы власти на Кубани не смогли правильно и быстро решить земельную проблему. Им не удалось удовлетворить землей безземельное и малоземельное крестьянство, которое, как уже подчеркивалось, составляло половину населения Кубани, за счет войсковых, офицерских и чиновничьих земель, за счет наиболее крупных землевладельцев, не задевая при этом интересов среднего и зажиточного казачества. Правда, на местах эту проблему пытались решать ревкомы, но что из этого вышло на самом деле показывает пример двух доморощенных «революционеров» — Никитенко и Голуба.
На войне Никитенко был далеко от фронта, служил портным. Но в революционные годы он нахватался «умных» слов и «проти- вобуржуйских лозунгов», поэтому, после возвращения с войны в свои Гулькевичи, на шумном митинге, который он сам и организовал, был избран председателем ревкома. Никитенко быстро сколотил отряд из местной молодежи, связался с частями 39-й дивизии и принялся за дело — конфисковать движимое и недвижимое имущество местных буржуев — соседних помещиков. Справедливости ради следует сказать, что за спины других он не прятался, отряд водил в бой сам, дрался жестоко, но никогда не упускал случая показать людям своего отряда, что «народом он дорожит больше всего». Ничьей власти, кроме своей собственной, он не признавал. Ничьим распоряжениям он не хотел подчиняться, но командовать любил всеми. Он играл на самых темных инстинктах людей, вроде того, что — «казачество надо уничтожить поголовно».
Заняв станицу Кавказскую, Никитенко засел в ней и начал творить суд и расправу. Ряд жителей станицы он расстрелял. Но к арестам и расстрелам подходил избирательно. Среди арестованных им зачастую были непричастные к белому движению, но люди, у которых можно было что «взять». Никитенко их задерживал, имущество конфисковывал, причем все ценное забирал к себе в «штаб». Затем он решил расширить сферу действий отряда и послал в хутор Романовский своего друга и помощника Голуба. «Руководство» Голуба жизнью этого хутора-города выражалось в том, что на станции реквизировались все грузы, в чей бы адрес они не шли, и обирались все состоятельные жители. Из всего отобранного «своему» населению раздавалась мануфактура, соль, сахар, табак и пр. Все ценное распределялось в «штабе», добываемое усиленно проедалось и пропивалось. О «революционной деятельности» этого бандита хорошо рассказал И.П. Борисенко. Вот как он описывает один из митингов. Они проводились в хуторе почти ежедневно, и все по вопросу об отношении к Советской власти.