Мятеж главкома Сорокина. Правда и вымыслы

«[…] он великолепно разбирался в военных вопросах. Тактические задачи, стратегические планы он развивал быстро и наверняка. Он часто спорил с теми или другими командирами и на деле всегда был прав. Администратор он был плохой […] Я ни малейшей поддержки не встречал с его стороны при моих попытках упорядочить устройство, управление и снабжение нашей армии, а если и помогал мне, то такими мерами, которые еще больше запутывали наш и без того сложный аппарат»[200].

Не высокого мнения Петренко был и о том штабе Сорокина, который достался ему в наследство.

«Штаб его на деле являлся артелью денщиков и посыльных. Делопроизводство по оперативной и строевой части заключалось в химическом карандаше, блокноте и печати. Существовали какие-то канцелярии, где кормились какие-то дармоеды, и томились два-три работника, чахнувшие от тоски и безделья. Я всеми мерами пытался бороться с этими «учреждениями». Но Сорокин мне не помогал, да и на верхах у нас на Кубани были в большей или меньшей мере такие же порядки. Поэтому мне, как политкому, пришлось в борьбе со штабами и канцеляриями понести полное поражение»[201].

Конечно, Сорокин, обладая острым аналитическим умом, не мог не видеть, чем грозит Кубано-Черноморской республике усиление Добровольческой армии Деникина. Удерживая свою группировку в состоянии готовности к отпору возможной агрессии со стороны немцев, он, тем не менее, попытался нанести силами войск своего Ростовского боевого участка удар по белым со стороны Батайска и Кущевки. Но эта операция развития не получила, и части Сорокина отошли на свои исходные позиции. Командование Севере Кавказского военного округа тоже пока не озаботилось локализацией района нахождения добровольцев.

Силы красных войск на Северном Кавказе были растянуты по фронту в 350 км, но это не была линия сплошной позиционной обороны. Начертание фронта угадывалось только по перечню больших и малых населенных пунктов, в которых располагались те или иные красные соединения и части.

Безусловно, Деникин и его штаб прекрасно знали о том, что силы войск Калнина главным образом нацелены на борьбу с немцами и еще не перестроились для противодействия добровольцам, а многие части под видом борьбы с внутренней контрреволюцией занимаются наведением «революционного порядка» в казачьих станицах, что вскоре приобрело форму элементарного мародерства. В Таманском отделе, например, оперировал Рогатов. Этот революционный «братишка» (брюки-клеш, тельняшка, бескозырка) со своими «матросиками» жег станицы с четырех концов, расстреливал всех, у кого дома находили черкеску, кубанку или седло. При его приближении к ст. Копанской население, знавшее, что им угрожает, кинулось, куда глаза глядят. Но ростовская конница обошла беженцев: рубили всех, гнали к станице. Сам Рогатов поставил пулеметы и расстреливал людей партиями по 20 человек. Тех, кто ожидал своей смерти, тут же заставлял петь «Интернационал». В ямы свалили до 200 трупов. Когда таманские казаки потом резали иногородних до грудных детей включительно, засекали нагайками старух и стариков, это, конечно, было страшно, но после рогатовских расстрелов — не удивительно. Подобным же образом под Ейском действовала банда подполковника Подгорного[202].

В ответ на эти бесчинства в станицах Украинской и Старолеушковской казачьи сходы вынесли антисоветские решения и объявили мобилизацию. В ночь на 9 мая восстали по сути дела все казаки Таманского отдела. Мятеж там возглавили офицеры Шульга и Цибульский. В станице Таманской они захватили командира красного отряда Беликова и группу военных работников Красной Армии — всех их расстреляли. Это уже был целый фронт.

Зная о смене настроений среди казачества, белое командование спешило начать новый поход на Кубань. Временную паузу оно использовало для того, чтобы укрепить свои силы численно, технически и организационно. К этому времени в Добровольческой армии уже было 5 пехотных, 8 конных полков и 6 батарей артиллерии. Всего 9000 штыков и сабель при 21 орудии. Кроме того, в этом же районе действовал еще отряд донских ополченцев под командованием полковника Быкадорова, насчитывавший 3500 штыков и сабель при 8 орудиях[203].

Несложные подсчеты показывают, что число белых сил все же было в несколько раз меньше чем противостоящих им Кубано- Черноморских и Ставропольских красных войск. Но по своей сколоченности, обученности и дисциплине эта армия была на голову выше красной. К тому же в Добровольческой армии почти половину ее составляла конница, что делало ее гораздо подвижней, маневренней.