После этого, по словам Петренко, он ушел с должности немедленно, но Сорокин отдал приказ о его прикомандировании к главному штабу, одновременно отдалил и Щербину. По мнению штабных работников, Петренко бросил штаб в трудную минуту, так как предстояли серьезные бои за Невинномысскую. Вскоре она действительно была взята. Зажиточная часть населения перед этим выехала, а красноармейцы постарались по уже сложившейся традиции разнести все дома, не разбирая ни богатых, ни бедных, и этим позорным погромом прибавили лишнюю каплю озлобления среди станичников-середняков против Советской власти. Здесь Сорокин предложил Петренко вернуться на должность начальника штаба, но он отказался. Как пишет С.В. Петренко, во время этого разговора, И.Л.Сорокин говорил, что, «как только наладит выполнение приказа, присланного из Царицына, так сейчас же уйдет на покой хотя бы рядовым, только чтобы хоть немного отдохнуть от ответственности. И я думаю, — пишет дальше С.В. Петренко, — что он был в те минуты искренен»[270]
.Буквально через два дня был восстановлен путь на Минеральные Воды, и Сорокин решает перевести свой штаб в Пятигорск. К тому времени там уже размещались все партийные и Советские органы власти Северо-Кавказской республики. С ними теперь можно было напрямую решать все вопросы жизнедеятельности войск. Начальником гарнизона И.Л.Сорокин назначил Черного, бывшего в опале за свою глупую «диспозицию», в результате которой был потерян Армавир. До него начальником гарнизона был Литвиненко, бывший начальником штаба у Сорокина на Ростовском фронте.
О Литвиненко, как сам Сорокин, так и все окружающие были одного мнения, как об одном из самых больших мерзавцев. Еще когда шло переформирование штаба из фронтового в главный, Сорокину настойчиво рекомендовали избавиться от Литвиненко. Говорили о его угодничестве, о том, что он любит держать «нос по ветру», и стоит только Сорокину высказать претензии к кому-либо из командиров, как Литвиненко начинал буквально гноить этого человека, как бы подтверждая этими действиями мнение Сорокина об опальном командире. Сорокин в принципе знал, что за люди его окружают. Он говорил по этому поводу своему начальнику штаба: «Я знаю, что вокруг меня трется много прохвостов, но дело в том, что бороться с ними, пока проходимцы и меня не признают, трудно. Если такой мерзавец заберется на высокую должность, то при нашем положении, для него оттуда две дороги: или еще выше, или на тот свет»[271]
.