Мятеж главкома Сорокина. Правда и вымыслы

«Часа в три или четыре утра я услышал, что дверь подвала отворяется. Подумал, что это конвойные за мной, чтобы вести меня к расстрелу. Я увидел председателя Чрезвычайной комиссии т. Власова, который к моему великому удивлению, объявил, что я свободен. Он открыл передо мной дверь, и мы вместе вышли на улицу Пятигорска. Власов сказал, что Сорокина надо сместить и предать суду за его авантюру.

Однако, опасаясь, что он подослан Сорокиным, чтобы выведать мое мнение, я воздержался от разговора на эту тему. Дойдя до гостиницы «Бристоль», т. Власов предложил зайти к жившему в ней т. Крайнему. Его нашли, несмотря на ранее утро, еще не спавшим и что-то рассматривавшим по карте. Крайний усадил меня, дал мне поесть, долго расспрашивал о фронте и настроении в войсках и, наконец, спросил, какого я мнения о Сорокине. Я ответил, что скажу ему, как члену партии, что Сорокин авантюрист и его необходимо сместить как можно скорее. Крайний быстро поднялся с места и заявил, что мое мнение ошибочно, но когда к моему мнению присоединяется также и Власов, Крайний, опустившись тяжелым вздохом на стул, долго молчал. Потом, выйдя из своего тяжелого раздумья, он сказал, что этот щекотливый вопрос необходимо поставить в партийных кругах»[274].

У всякого прочитавшего этот фрагмент воспоминаний Кочергина вполне логично может возникнуть ряд вопросов:

— по какому праву Власов, ответственный работник ЧК, так просто мог взять и выпустить на свободу человека, находящегося по решению военного трибунала под следствием, и которому мог грозить расстрел за невыполнение приказа?

— какие основания были у Власова без особых опасений и объяснений говорить Кочергину о том, что Сорокин авантюрист и его надобно судить?

— почему Власов привел Кочергина к заместителю председателя ЦИК Северокавказской республики В. Крайнему, не опасаясь, что тот по меньшей мере удивится такими действиями главного чекиста на Северном Кавказе.

За давностью времени и из-за отсутствия соответствующих документальных свидетельств, на эти вопросы сегодня невозможно дать однозначные ответы, но можно делать достаточно объективные предположения, и они не в пользу и чекистов и самого Крайнего. Складывается впечатление, что по пути в гостиницу Власов своим заявлением о том, что Сорокин авантюрист, и его нужно за это сместить с должности главкома, подсказал Кочергину, какую оценку своему главкому он должен был сообщить Крайнему. Наверняка Кочергин хорошо понял, что от него хотят, как и то, в какой опасной ситуации он сам находится. Поэтому, как следует из приведенного выше воспоминания Кочергина, он почти слово в слово повторил Крайнему то, что только что услышал от Власова, и что, собственно говоря, хотели от него услышать.

Можно легко допустить, что высокое положение Власова позволило ему без особого труда забрать из-под стражи Кочергина. Наверняка существовала практика ночных допросов подследственных и их расстрелов. Скорее всего, под одним из этих предлогов Власов и забрал из тюрьмы Кочергина. Удивляет другое, он это сделал не в интересах следствия, а для того, чтобы увести Кочергина от ответственности. А это уже должностное преступление, которое по законам военного времени должно было сурово караться. Но Власов чувствовал свою безнаказанность, и участником его неблаговидных действий вольно или невольно стал и сам Крайний.

Из вышеприведенных предположений вытекает и следующее — слова Кочергина, как говорится, упали на почву, которую Власов давно готовил. Ему нужен был еще один, очередной аргумент, для того, чтобы убедить Крайнего в необходимости сместить Сорокина, и он не стеснялся в выборе средств. Дальнейшие события подтвердили этот вывод.