Мятеж на «Эльсиноре»

Среди этой группы пожилых мужчин и юношей, которые перетаскивали мой багаж, я заметил только одного юношу – его звали Генри, – который хоть сколько-нибудь приближался к моему представлению о том, каким должен быть матрос. Он был взят с баржи – так сказал мне помощник капитана, – и это было его первое плавание в открытом море. Лицо у него было острое, живое, как и все его движения, и он носил свою одежду, отдаленно походившую на матросскую, с чисто матросской грацией. И действительно, как я потом убедился, он был единственным на всем корабле от носа до кормы, кто походил на моряка.

Большая часть судовой команды еще не явилась на пароход, но ее ожидали каждую минуту, причем ворчание помощника капитана по этому поводу наводило на весьма тревожные мысли. Те, кто уже были на борту, представляли собой разношерстный сброд людей, которые нанялись на судно в Нью-Йорке без посредничества специальных контор. «А на что будет похожа вся команда, это один Бог знает, – сказал мистер Пайк. – Карлик, полукровка японец (или малаец) и итальянец, был способным моряком, несмотря на то что пришел с парохода, а на парусном судне должен был совершить плавание впервые».

– Настоящие матросы? – фыркнул мистер Пайк в ответ на мой вопрос. – Мы их не берем. Люди с суши? Да, ну и что же? Каждый мужик и погонщик коров сейчас может быть пригодным к службе моряком. Наш торговый флот весь пошел к чертям. Теперь больше нет уже настоящих моряков. Они перемерли много лет назад, еще до того, как вы родились.

Дыхание помощника капитана отдавало выпитым виски. Однако он не шатался и вообще не проявлял признаков опьянения. Только впоследствии я узнал, что он вообще не любил говорить и только виски развязывало ему язык.

– Это было бы для меня великой милостью, если бы я умер много лет назад, – сказал он. – Это было бы лучше, чем дожить до того, чтобы видеть, как с моря исчезают и моряки, и корабли.

– Но, насколько я знаю, «Эльсинора» считается одним из лучших судов, – заметил я.

– Да, она такова… сегодня. Но что она такое? Несчастное грузовое судно. Она не создана для плавания, и, если бы даже годилась для него, все равно нет моряков, чтобы плавать на ней. Боже! Боже! Старые клипера! Когда я вспомню о них: «Боевой петух», «Летучая рыба», «Морская волшебница», «Северное сияние», «Морская змея», «Падающая звезда», «Летящее крыло»! И когда я подумаю о прежних флотилиях чайных судов, которые обычно нагружались в Гонконге и делали рейсы по восточным морям… Прекрасное зрелище! Красота!

Я был заинтересован. Здесь – человек, живой человек. Я не торопился вернуться в каюту, где, я знал, Вада распаковывал мои вещи. Поэтому я расхаживал взад и вперед по палубе с огромным помощником капитана. Огромный он был весь – широкоплечий, ширококостный и, несмотря на то что сильно горбился, он был полных шести футов росту.

– Вы – великолепный тип мужчины, – сделал я ему комплимент.

– Был! Был! – печально прошептал он, и я уловил в воздухе крепкий запах виски.

Я бросил взгляд на его скрюченные руки. Из любого его пальца можно было бы сделать три моих; из каждой его кисти можно было выкроить три моих кисти.

– Сколько вы весите? – спросил я его.

– Двести десять. Но в лучшие мои дни я натягивал чашу весов до двухсот сорока.

– Значит, «Эльсинора» непригодна для плавания? – спросил я, возвращаясь к теме, которая заинтересовала его.

– Я готов держать с вами пари на что угодно, начиная с фунта табака и кончая месячным жалованьем, что она не закончит рейса и в сто пятьдесят дней, – ответил он. – А я вот шел на старом «Летучем облаке» восемьдесят девять дней – восемьдесят девять дней, сэр, из Сэнди Гука до Фриско. Шестьдесят человек команды – это были люди. И восемь юнг. И мы все гнали, гнали! Триста семьдесят четыре мили в день при благоприятном ветре, а в шторм восемнадцать узлов – и всего этого было недостаточно для того, чтобы зажать его. Восемьдесят девять дней – и никто нас не обогнал, и лишь однажды, уже через девять лет, нас обогнал старый «Эндрю Джексон».

– Когда «Эндрю Джексон» обогнал вас? – спросил я со все возрастающим подозрением, которое он начал внушать мне.

– В тысяча восемьсот шестидесятом году, – последовал быстрый ответ.

– И вы плавали на «Летучем облаке» за девять лет до этого, а теперь у нас тысяча девятьсот тринадцатый год. Значит, это было шестьдесят два года тому назад, – высчитал я.

– А мне тогда было семь лет, – усмехнулся он. – Моя мать была горничной на «Летучем облаке». Я родился на море. Я был юнгой на «Геральде», когда мне минуло двенадцать лет. Он тогда совершил свой рейс в девяносто девять дней. Большую часть времени половина команды провела в цепях, пять человек мы потеряли у мыса Горн; концы наших складных ножей были сломаны; трех человек застрелили офицеры в один и тот же день; второй помощник был убит, причем никто никогда так и не узнал, кто это сделал. А мы все гнали, гнали! Девяносто девять дней неслись из страны в страну, сделали рейс в семнадцать тысяч миль с востока на запад вокруг мыса Кэп Стифф[3].