Мятеж на окраине Галактики

Уимон сидел на коряге и швырял камешки. Они падали в воду с громким плюханьем, отчего по ее поверхности разбегались ровные круги, которые, быстро добежав до берега, возвращались обратно и, встретившись с новыми кругами, образовывали на поверхности воды причудливую вязь, очень схожую с найденными им недавно в сети буквами арабского алфавита. Зашуршала осыпающаяся земля. Уимон поднял голову. По узкой тропинке, которая сбегала к облюбованному им небольшому бочагу, неуклюже цепляясь своими громадными руками за нависающие над тропинкой ветви деревьев, спускался такт. Он был огромен, закован в тускло блестящие доспехи, его череп был увенчан башенками сенсоров и выступами модемных усилителей. Уимону показалось, что в этом уголке, с тихим шелестом камышей, ивовой заповедной тенью, ленивым полетом стрекоз над самой водой, где так и веет покоем и умиротворенностью, такт выглядит особенно чужим. Хотя любой человек с оружием здесь выглядел бы нелепо. Однако Уимон не сделал никакой попытки скрыться, только немного сдвинулся в сторону, давая такту, который уже спустился, возможность пристроить свой защищенный доспехами зад на ту же самую корягу. Что тот и не преминул совершить.

— Привет, Уимон.

— У-гум.

— Грустишь?

Уимон скривился. Тоже, утешитель нашелся. Но на такта его нелюбезность не произвела никакого впечатления. Он слегка отклонился назад, отчего коряга отчаянно заскрипела, сгреб своей ручищей горсть камешков и начал швырять их в воду. Уимон невольно отметил, что камешки такта, несмотря на разницу в форме и весе, один за другим ложатся в одну и ту же точку, скорее всего являющуюся геометрическим центром водоема.

С того дня как они добрались до капонира «Рясниково», Уимон оказался один. Вернее, рядом с ним всегда было много людей, возможно, чуть меньше, чем в рабочих казармах, но куда больше, чем в куклосе или даже в Енде. Да и Олег с товарищами, к которым он так привык за все это время, никуда не исчезли, но… им всем было не до Уимона. Сначала он этого как-то не замечал. Если честно, он не так уж часто вспоминал даже Ольгу. Хотя последние несколько дней были для них обоих настоящим праздником. До того как он встретился с Олегом, «дикие» представлялись ему всего лишь в двух ипостасях: народ Иззекиля и охотники за рабами, подобные тем, что напали на их охотничью экспедицию. И когда спустя столько лет появились банды, нападавшие на рабочие колонны, то они только укрепили его в этом заблуждении. А рассказы Иззекиля о других «диких» он по молодости лет воспринял точно так же, как и легенды о Прежних, мудрых и великих, построивших огромные селения и летавших в облаках, подобно Высшим, то есть как прекрасные и удивительные сказки. Возможно, в том, что его восприятие было именно таким, значительную роль сыграл отец, сильно постаравшийся, чтобы сын не дай бог не слишком увлекся этими бредовыми идеями и не отвратился от Предназначения, но факт остается фактом: он не особо верил, что тот прекрасный и удивительный мир, о котором ему рассказывали сначала Иззекиль, а затем Олег и остальные, действительно где-то и когда-то существовал. И внезапно он столкнулся с ним лицом к лицу.

Это произошло спустя полторы недели после того, как их команда, закончив сборку атакаторов, тронулась в путь. Тогда они впервые остановились на ночевку в капонире. Как потом узнал Уимон, этот капонир носил название «Медвежья балка». Встреча с обитателями капонира была неожиданна и впечатляюща. Они как раз перевалили седловину и начали спускаться по косогору, как вдруг где-то впереди, за поворотом тропы, послышался какой-то странный звук, чем-то напоминающий грозный клокочущий рык. Только гораздо сильнее и громче. Уимон насторожился. Но остальные продолжали ехать как ни в чем не бывало, только Кормачев, пришпорив своего ездового лося, догнал Олега и, весело оскалившись, проинформировал:

— Дубинский со своими игрушками забавляется.

Олег молча кивнул и тоже чуть прибавил ход. Когда они обогнули скальный выступ, рев ударил по перепонкам всей своей мощью — Уимон даже слегка пригнулся, — а затем из-за поворота дороги вылезло НЕЧТО, которое и было источником этого рева. Удивленный Уимон раскрыл рот. НЕЧТО было высотой приблизительно по макушку его лося, с длинной, толстой трубой, торчащей спереди. Формы его были сильно вытянуты и приплюснуты, от него веяло какой-то грозной мощью и неотвратимостью, как… как… Придумать, как от кого, он так и не успел, потому что НЕЧТО вдруг повело своей трубой, а затем так грохнуло, что лоси присели на задние ноги и шарахнулись в стороны, а Уимона буквально снесло с седла.

Когда он, отплевываясь и сдирая с одежды налипший репейник, выбрался из зарослей, на самом верху этого громогласного чудовища с глухим звуком откинулись две тяжелые металлические створки и из круглого отверстия выгнулась большая голова в странном ребристом шлеме.