Мятеж реформаторов. 14 декабря 1825 года

«Когда преосвященный Серафим и иподьякон Прохор (сам мемуарист. — Я. Г.), вышед из кареты, двинулись к войску, тогда со стороны бунтующих началась сильная перепалка, а предстоящий народ, падая на землю и одерживая духовных особ, говорил: «куда вы? куда вы? ведь убьют и вас, потому что граф Милорадович смертельно ранен, да и всех, кто их уговаривает, бьют без пощады!» (Действительно, к этому времени был избит Бибиков, избит Ростовцев, попытавшийся уговаривать восставших, избито еще несколько офицеров, — Я. Г.) Между тем государь император, командуя и распоряжая войском, вторично посылает генерал-адъютанта Васильчикова, чтоб убедить митрополита от имени его величества идти к мятежникам, невзирая ни на какие опасности. Преосвященный Серафим, повинуясь воззванию возлюбленною своего монарха и вспомня слова данныя сегодня присяги: «не щадя жизни своя до последней капли крови». вышел на площадь против бунтующих. Тогда-то командир Лейб-гренадерского полка Стюрлер перед глазами владыки был застрелен (этот эпизод дает возможность точно закрепить во времени выход Серафима — около половины третьего. — Я. Г.) и по отведении вскоре скончался. Тут тысячи голосов раздавались в народе, кто кричит: «не ходите, ранят, убьют!», кто говорит: «идите»; иной с угрозою кричит, что «это дело ваше, духовное, что они не суть неприятели, а христиане», — итак, митрополит Евгений через полицмейстера г. Лихачева вызван был митрополитом Серафимом из экипажа, в коем он оставался, тогда приложась оба они к животворящему кресту, решились, жертвуя жизнью за веру, царя и отечество, идти, и первый митрополит Серафим стремительно бросился, имея в руках духовное оружие — крест — к мятежникам, а за ним Евгений и иподьяконы. Увидев они архипастыря своего, с крестом к ним грядущего, начали первоначально креститься, а потом некоторые, особливо из черни, начали и прикладываться к кресту; владыко, сблизясь с ними и подняв крест, велегласно говорил им тако: «воины, успокойтесь! Вы против бога и церкви поступили; Константин Павлович, письменно и словесно, троекратно отрекся от Российского престола, Николай Павлович законно восходит на оный; Синод, Совет и Сенат уже присягнули: вы только одни дерзнули восстать против сего. Вот вам сам бог свидетель, что это есть истина!» Мятежники, особенно два из них офицера, ответствовали на то, что это несправедливо: «Где Константин? Константин в оковах на станции близ столицы. Подайте его сюда! Ура, Константин! Какой ты митрополит, когда на двух неделях присягнул двум царям? Ты изменник, ты дезертир николаевский; не верим вам, поди прочь. Это дело не ваше: мы знаем, что делаем; пошлите к нам великого князя Михаила Павловича; мы с ним хотим говорить, и пр.» Сколько ни уверял и ни убеждал их влады- ко, однако все сие ими пренебрежено, и когда над головой архиереев начали фехтовать шпагами и вокруг ружьями окружили, тогда преосвященные принуждены были поспешно удалиться в разломанный забор к Исаакиев- скому собору, в сопровождении черни, и близ Синего моста оба митрополита сели на двух простых извозчиков, назади оных иподьяконы стали в стихирях и таким образом возвратились в Зимний дворец»[37].

Дневник Прохора Иванова дает возможность точно установить очередность прихода парламентеров — раз мятежники просят прислать к ним великого князя Михаила, ясно, что он у них еще не был.

Описание переговоров внимательным очевидцем свидетельствует и о твердости восставших. За час до картечи, окруженные со всех сторон, они неколебимо настаивают на своей первоначальной присяге. Наверняка фехтование шпагами выдумано испуганным дьяконом, но неприязнь солдат — несомненна.

Правда, тут есть два важных обстоятельства.

Во-первых, именно в это время восставшие получили сильное подкрепление — колонна Панова прорвалась на площадь.

Во-вторых, митрополиты разговаривали с моряками, которые стояли у Сената гораздо меньше московцев. Устанавливается это достаточно просто: в следственных делах офицеров, командовавших московцами, — Александра Бестужева, Михаила Бестужева, Щепина — нет никаких следов споров с митрополитом. А в делах офицеров-моряков эти следы встречаются постоянно. Например, в деле Михаила Кюхельбекера сказано, что лейтенанты Арбузов, Мусин-Пушкин, Бодиско 1-й и Кюхельбекер «с некоторыми во фраках, встретив митрополита, не допустили его до батальона шагов около 15 и возражали на слова его высокопреосвященства изъявлением сомнения». Это не противоречит утверждениям дьякона, ибо солдаты и за пятнадцать шагов могли слышать «велегласные» уговоры митрополита и отвечать ему. Моряки стояли ближе к бульвару, по которому приехали иерархи, и естественно, что они подошли к ним первым.

Среди «некоторых во фраках» главным собеседником Серафима был Каховский, и здесь проявивший свою суровую энергию.