После половины третьего и в самом деле началось «стоячее восстание». Но теперь уже в том-то и был смысл, чтобы выстоять. Продержаться до темноты. Дать возможность другим полкам созреть для отказа от присяги.
Но было и «стоячее подавление восстания». После неудачи конных атак, после того, как стало ясно — никакое окружение не может помешать мятежникам пробиваться на площадь, Николай только посылал парламентеров. Никаких иных действий на площади он не предпринимал. Полки стояли против полков. И всё.
Но вне площади действия предпринимались.
Вскоре после своего прибытия на Сенатскую площадь Николай послал генерала Потапова за артиллерией. Поскольку конная гвардейская артиллерия скомпрометировала себя попыткой бунта, то ставка сделана была на пешую артиллерию. (Разница между конной и пешей артиллерией заключалась в том, что в первой артиллеристы верхом сопровождали свои орудия, а во второй шли за орудиями пешим строем.)
Оповещенный Сухозанет нашел Потапова в 1-й бригаде пешей артиллерии. «…Я вбегаю — Потапов мерял шагами комнату, и когда я закричал: „Зачем вы присланы?" — он как бы проснулся. „Все взбунтовались, мой дорогой генерал, государь требует артиллерию"».
Если вспомнить, что Потапов был одним из активнейших сторонников Константина, то его задумчивость и сообщение, что «все взбунтовались», приобретают особый оттенок.
Сухозанет приказал срочно впрягать лошадей и с четырьмя первыми орудиями поспешил к Сенатской площади. Одновременно адъютанта Философова он «послал прямо в лабораторию с передками, а поручика Булыгина с номерами зарядных сум (под номерами имеется в виду артиллерийская прислуга, а не цифры. —
Здесь у него произошла неожиданная и опасная встреча. «…Я увидел толпу солдат, выбегавших в беспорядке из переулка Мраморного в Мильонную..-. «А это что?» — „Это тоже взбунтовавшиеся гренадеры," — отвечал мне Нейдгардт (только что подъехавший к артиллеристам. —
Было около двух часов.
Артиллерия без зарядов шла к Сенату. На Дворцовой площади первую батарею догнали остальные.
Сухозанет не знал, что ему предстояло быть последним парламентером в день 14 декабря.
Но был в этот день и еще один странный парламентер, изумивший своим поведением обе противоборствующие стороны…
Придя с Московским полком на площадь, Якубович пробыл там очень недолго. Спешившие в одиннадцать часов к Сенату Рылеев и Пущин встретили Якубовича у Синего моста на Адмиралтейской площади, а он до этого успел побывать на сенатской гауптвахте и поговорить с караульным офицером. Сам он показал, что ушел от московцев, как только каре было выстроено и заряжены ружья.
То, что Якубович предпринимал дальше, до конца понять трудно. Но можно попытаться проанализировать мотивы его поступков.
После мимолетной встречи с Рылеевым и Пущиным Якубович двинулся в сторону дворца. На Адмиралтейском бульваре он встретил генерала Потапова, посланного, очевидно, на разведку. Якубович объявил Потапову, что «гнушается замыслами преступных», и они вместе вышли на угол бульвара и площади — «взглянуть на мятежников». Об этом Якубович рассказал сам. Поскольку все эти показания могли быть легко проверены, тем более что Потапов заседал в Следственной комиссии, то, очевидно, кавказец говорил правду.
В это время — был уже первый час — показались преображенцы и Николай. Якубович не пошел навстречу императору — он ждал его в конце бульвара.
Воспоминания полковника Вельо дают возможность определить время первого разговора Якубовича с Николаем. Сразу же после прибытия Конной гвардии на площадь Вельо увидел следующую сцену: «Государь остановился около нашего первого эскадрона и долго говорил с некиим Якубовичем, раненным на Кавказе офицером». Раз Вельо наблюдал эту сцену, то, значит, происходила она не ранее половины первого.
Сам Николай в записках рассказывает, что увидел Якубовича, когда привел преображенцев к самой Сенатской площади:
«Тогда же слышали мы ясно — «Ура, Константин!» на площади против Сената и видна была стрелковая цепь, которая никого не подпускала.
В сие время заметил я слева против себя офицера Нижегородского драгунского полка, которого черным обвязанная голова, огромные черные глаза и усы и вся наружность имели что-то особенно отвратительное. Подозвав его к себе и узнав, что он Якубовский (ошибка Николая. — Я.
— Я был с ними, но услышав, что они за Константина, бросил и явился к вам.
Я взял его за руку и сказал: