Мятежная дочь Рима

Вилла Квинта Макса, первое из поместий, где Валерия со своими сопровождающими должна была остановиться на ночлег во время поездки по Британии, находилась в трех днях езды к северу от Лондиниума. Дорога, по которой они двигались, выглядела чисто римской — прямая, как стрела, она тянулась через долину до самого подножия холмов, рассекая надвое древние межи, некогда отделявшие один участок от другого, а по обе стороны ее петляли речки с перекинутыми через них мостками, за которыми до самого горизонта тянулись нескончаемые болота и лесистые овраги. У самого Лондиниума дорога была еще в отличном состоянии. Видимо, за ней постоянно ухаживали — между тяжелыми плитами был аккуратно насыпан гравий, а чудовищной величины опоры, мимо которых они проезжали, гулко грохотали, точно барабаны. Местность вдоль дороги на расстояние полета стрелы была очищена от леса, чтобы обезопасить путешественников от неожиданного нападения, повсюду зеленела свежая трава, и всадники, заботясь о копытах своих неподкованных лошадей, предпочитали скакать вдоль нее, а не по каменным плитам дороги. Но чем дальше Валерия со своим эскортом удалялись от Лондиниума, тем хуже становилась дорога. Выщербленные камни и плиты никто не позаботился заменить, между ними зияли щели, гравий куда-то бесследно исчез, и густая пыль, поднимаясь кверху, толстым слоем покрывала плечи путешественников. Многие каменные плиты растрескались от времени и бесконечных ночных заморозков.

«Деньги», — лаконично бросил Гальба, когда удивленная Валерия поинтересовалась, почему повозку то и дело бросает в разные стороны. На ремонт дорог постоянно не хватает денег.

Можно было бы подумать, что они где-то неподалеку от Рима, если бы не стены, отмечавшие границы ферм бриттов. В отличие от прямой, как стрела, дороги, проложенной римлянами, они точно следовали изгибам и возвышениям местности, причудливой паутиной покрывая долину, по которой они двигались. С высоты птичьего полета это, наверное, выглядело как пчелиные соты, разрезанные Римской дорогой, словно острым лезвием ножа.

Их кортеж, который с легкой натяжкой мог бы именоваться свадебным, окруженный кавалерийским эскортом, обладал официальными полномочиями и в качестве такового имел преимущество перед всеми, кроме воинских отрядов и имперских гонцов. Обычные путешественники, разносчики, торговцы шерстью, погонщики скота, странствующие пилигримы и повозки с сеном послушно уступали им дорогу, съезжая на обочину, когда мимо проезжала Валерия в сопровождении своей охраны. Множество глаз с любопытством провожали взглядом женщину, окруженную отрядом вооруженных кавалеристов. Ярко-голубой балдахин защищал ее от дождя и солнца, а багряный плащ с капюшоном изящными складками лежал на плечах, оставляя открытым лицо. Валерия старалась держаться прямо, расправив плечи, темные волосы ее на фоне плаща казались особенно блестящими, глаза сияли, как звезды, она храбро улыбалась, а грациозную, округлую фигурку не могли скрыть ни тончайший лен, которым издавна славился Египет, ни привезенные из Азии шелка, ни вышитые ткани, которые можно было купить только в Риме. «Сенаторская дочь», — шелестело вокруг, когда она проезжала мимо. Люди глазели на нее, открыв рот. Да и неудивительно — тут, в Британии, она была такой же экзотикой, как слон или жираф. Зато петрианцы взирали на нее с благоговением, почти как на королеву. Благосклонно улыбаясь, Валерия незаметно разглядывала этих людей, пока они с любопытством таращились на нее, мысленно пытаясь представить себе их тихую, неизвестную ей жизнь. Неужто они завидуют ей?

Валерия изнемогала от желания поскорее добраться до гостеприимной виллы Квинта Макса. Ей уже немало было известно о жизни и привычках провинциальных аристократов, и она почти не сомневалась, что там ее встретят с распростертыми объятиями — не столько как будущую супругу префекта, сколько как сенаторскую дочь — подобное знакомство должно было немало укрепить престиж хозяина дома. Наверняка в честь ее прибытия устроят пир, а хозяин станет из кожи лезть вон, чтобы принять ее как можно лучше. И неудивительно, ведь если империя еще держалась, то лишь благодаря десяти тысячам разбросанных по ее территории союзников. А их собственное благополучие, в свою очередь, зиждилось на влиянии семьи, друзей, верности приспешников, и все они нетерпеливо дожидались милостей от Рима. Каждое такое приглашение скрупулезно оценивалось, а каждый прием являлся не столько актом гостеприимства, сколько тщательно рассчитанным политическим ходом.