Мятежная дочь Рима

— К какому усовершенствованию, дорогой Клодий? И как, по-твоему, какой-нибудь бедняга может к этому стремиться? Позволить, что бы и его собственное хозяйство перешло к кому-то из римлян?

— Нет, просто воспользоваться более современными удобствами. Для крыши использовать, например, черепицу вместо соломы. Сделать стеклянные окна. Обзавестись печами или жаровнями.

— А заодно и кучей рабов, от которых одна головная боль. Залезть по уши в долги. Платить бесконечные налоги. А в придачу получить бессонные ночи и полные тяжкого труда дни.

— Наверное, ты пытаешься представить себе жизнь нашего гостеприимного хозяина, Валерия. Уверяю тебя, ты будешь просто счастлива, когда мы попадем туда и ты сможешь насладиться привычными удобствами.

— Не сомневаюсь. Но на твоем месте я не стала бы заранее строго судить его соседей-бриттов, по крайней мере, пока мне не представится случай узнать их получше, познакомиться с кем-то из них поближе, собственными глазами увидеть, как они живут, и понять почему.

Он презрительно фыркнул:

— Все, что ты увидишь, — это грязь и стаи навозных мух!

— Ну, по-моему, лучше разок увидеть, чем презрительно фыркать, когда еще ничего толком не видел!

Клодий захохотал:

— Ты редкая женщина, Валерия! В твоей хорошенькой головке, оказывается, есть мозги!

— Ты тоже редкий человек, раз имеешь мужество это признать, — вернула она ему комплимент. Судя по выражению лица, Клодий почувствовал себя польщенным. Что ж, надо отдать ему должное — Клодий хотя бы обращал на нее внимание. В отличие от других мужчин — остальные предпочитали держаться от нее на почтительном расстоянии, они были неизменно вежливы, но не допускали ни малейшей фамильярности. Словом, она находилась под надежной защитой… и в то же время в своего рода почетной изоляции.

То же самое можно было сказать и о Клодии. Солдаты все как один игнорировали его, видя в нем лишь аристократа, сосланного в их полк на весьма непродолжительное время, и при этом ясно давая понять, что авторитет свой ему еще предстоит заслужить. Юный римлянин, не в силах забыть о собственном высоком происхождении, считал их грубыми мужланами, а солдаты платили ему той же монетой, ничуть не скрывая, что в их глазах он не более чем самодовольный павлин. Приуныв и соскучившись, гордый Клодий снизошел до того, что даже попытался свести дружбу с Кассием, невзирая на его темную и опасную репутацию.

Однако тот оказался достаточно умен, чтобы раскусить его заигрывания.

— Не нужно льстить мне, трибун. Когда-то я был гладиатором, и теперь они презирают меня за это. Сражения на арене цирка не покроют тебя славой — только лишь кровью да песком. А если уж очень повезет и ты останешься в живых, то станешь рабом. Вот так и случилось со мной.

— И однако, — не отставал Клодий, — во всем, что касается сражений, ты разбираешься лучше любого из нас. Что бы ты посоветовал в этом случае?

Кассий ухмыльнулся:

— Боль и страх станут твоими союзниками, лишь если тебе удастся привлечь их на свою сторону. Наноси удар первым, не ведай жалости, только тогда тебе удастся сломить волю твоего врага.

— Но разве простое благородство не требует дать противнику время подготовиться к схватке?

— Такое благородство — прямой путь в могилу.

Их маленький отряд продвигался на север. И по мере того как шло время, Валерия скучала все больше. От скуки она принималась считать межевые столбы и все с тем же жгучим любопытством разглядывала страну, по которой они ехали. Рим не только правил — он подчинил эту землю своей воле, почти полностью изменил ее.

Однако, внедряя свои порядки, Рим действовал не только мечом, но и с помощью архитектуры, инженерного искусства, культуры, даже сельского хозяйства. Наряду с обычными для кельтов хижинами и стойлами для скота повсюду встречались прямоугольные строения, изящные, как в Риме, башни из покрытого белой штукатуркой камня и с красными черепичными крышами; за высокими стенами, где ворота предусмотрительно делались на все четыре стороны, скрывались армейские гарнизоны. Бесчисленные табуны лошадей, сторожевые башни, почтовые станции, горшечные мастерские, каменоломни, карьеры и кузницы — как будто они и не уезжали из Италии. Все эти мастерские отчаянно дымили, грязно-серый дым струйками поднимался вверх, пачкая чистое голубое небо, а колеса бесчисленных водяных мельниц без устали крутились под напором весеннего паводка. Это был мир, который должен был защищать ее будущий супруг.