Мятежное хотение

Драка на палках — обычное завершение горячего спора, когда ни одна из сторон уже не способна доказать свою правоту, вот судьи и призывают в помощь Божье провидение. По обыкновению дрались на палках два спорщика до тех самых пор, пока один не забьет другого. Однако каждый был вправе пригласить бойца со стороны, который и должен будет отстаивать правое дело.

Вот таким бойцом не однажды бывал Григорий.

— А за игумена Троицы кто будет стоять? — полюбопытствовал опальный монах.

— Федор Пельмень, — назвал старик самого искусного драчуна в округе.

Перед предстоящим судом Григорий постился целую неделю, умывался только святой водой, причащался, каялся, а когда наступил час, понял, что готов. Бог был на его стороне. И через час, погрузив мертвое тело на сани с оглоблями, ямщик свез Федора Пельменя на кладбище.

Григорий получил обещанную свободу.

Игумен уговаривал Григория остаться, понимая, что с его помощью выиграет еще не один Божий суд. Обещал похлопотать перед митрополитом о том, чтобы через год-другой поставить его игуменом строящегося монастыря; давал серебро, крест золотой. Григорий отказывался от всего и держался на своем, понимая, что отныне у него другая дорога, которая скоро и привела его к Гордею Циклопу.

Немного позже знаменитый тать сделал Григория своим помощником.

С Гордеем Циклопом Гришка сошелся несколько лет назад, на масленице, когда баловался в кулачном бою, где неизменным призом была чарка крепкой водки, а так как Григорий выигрывал всегда, то добирался до полатей изрядно пьяным.

Однако кулачные бои на масленицу были особыми. Они собирали до нескольких сот мужиков с каждой стороны, которые сходились на Девичьем поле. По одну сторону были люди служивые, по другую — смерды. На эту «брань» любили смотреть и бояре, которые отдавали лучших своих холопов. И нередко отличившийся боец получал вольную. Лупили мужики друг дружку нещадно и на радость собравшейся публике разбивали носы и выбивали зубы.

В тот день Москва делилась надвое, где каждый детина, не стесняясь переполнявших чувств, сопереживал полюбившейся стороне. И нередко драка на Девичьем поле зажигала и зрителей, которые охотно включались в «побоище».

Каждая из сторон спешила заполучить сильного бойца, не скупилась на посулы, откармливала его обильными харчами, как это делает добрый хозяин, потчуя жирного порося отборными отходами, чтобы потом прирезать после Великого поста. Одним из таких бойцов был Гришка, который обжирался перед каждым праздником.

Но чаще Григория покупали в качестве «таранного молодца», который своими кулачищами обязан был подмять под себя передний ряд и увлечь в образовавшуюся брешь остальное ополчение.

Хитер был Григорий на такие проказы.

Одно время Гришка с Гордеем Циклопом бились за посадских, которые никогда не скупились на выпивку, где самая последняя баба держала у себя в погребе до дюжины бочек настоя из смородины и крепкой, как кровь, браги из клюквы.

Потом Гордей помалу стал собирать вокруг себя бродячих монахов, без которых не обходилась ни одна кулачная затея. Все здоровенные, с кулаками в целый молот, они ставили в заклад по две шапки серебра и всякий раз оказывались первыми. А немного позже Гордей Циклоп уговорил Григория принять его сторону.

Целый год они ходили по базарам и веселили детин и молодух своей силой и удалью, а потом Гордей Циклоп надумал остаться в Москве совсем.

* * *

Братия Гордея Циклопа собралась этой же ночью. Площадь перед Городской башней оказалась тесной: бродяги и нищие заняли все закоулки двора, стояли и сидели, каждый был занят делом — затачивали ножи, крепили кистени, пробовали на крепость посохи.

Безмятежно спал один Гордей.

Оставшиеся за изгородями бродяги, не успевшие вовремя подойти к башне, пытались пролезть через высокие прутья, но стрельцы бдительно несли караул и древками бердышей запихивали осмелевших бродят обратно за забор.

По всему городу раздавался стук колотушек и крик десятников, которые, не жалея глоток, орали на дремавшую стражу.

Был обычный обход.

Однако поведение бродяг не укрылось от бдительного ока боярина Челобитного приказа. Оправившись от опалы, Петр Шуйский еще накануне слушал ябеды от шептунов, которые толкались у Городской башни. Они были глазами и ушами хитрого боярина. Петр Шуйский с уверенностью мог сказать, сколько раз чихнул Гришка и каких баб за ночь испробовал Гордей. Для него не оставалось секретом, что между татями шел разлад. Вот поэтому на базарах поубавилось бродяг, а если и сидят какие нищие, то своим видом больше напоминают разбойников, чем сирых и обиженных: глаза злющие, руки загребущие.