Мятежные ангелы

— Да она и так злится из-за платья. Я подслушала, как она говорила Фелисити, что это было такое хорошее платье, а теперь оно погублено, потому что его перешили на меня. Я не должна была поддаваться на уговоры Фелисити. А теперь… Я погибну навсегда, Джемма!

Энн вне себя от страха и тревоги.

— Мы это исправим, — говорю я, хотя и не представляю, как можно это сделать. В окне наверху я снова вижу Фелисити. Слишком многое нужно исправлять. — Не передашь ли Фелисити кое-что от меня?

— Конечно, — стонет Энн. — Если меня саму не выгонят сию минуту…

— Не могла бы ты сказать ей, что я видела Храм? Прошлой ночью, на балу, у меня было видение.

— Ты видела Храм?!

— Три девушки в белом показали мне дорогу к нему. Скажи ей, что как только она будет готова, мы вернемся в сферы.

— Скажу, — клятвенно заверяет меня Энн. — Джемма…

Ох, только бы она не начала все сначала! Мне этого не выдержать.

— А ты не расскажешь обо всем… обо мне… Тому?

Если Том обо всем узнает, не представляю, кого он возненавидит больше — Энн или меня.

— Не беспокойся. Твоя тайна умрет со мной.

Мне не хочется возвращаться домой. Состояние отца стремительно ухудшается, он требует опиум, любое обезболивающее, чтобы избавиться от терзающей его боли. Том сидит перед дверью его спальни, положив длинные руки на согнутые колени. Он небрит, под глазами залегли темные круги.

— Я принесла тебе чаю, — говорю я, протягивая ему чашку. — Как он?

Будто отвечая на мой вопрос, отец за дверью стонет. Я слышу, как он мечется, кровать поскрипывает под его весом. Он негромко рыдает, вскрикивает… Том сжимает голову ладонями, словно пытается выдавить из черепа все мысли.

— Я потерпел неудачу, Джемма. Я его предал.

На этот раз я готова поддержать брата.

— Нет, Том, это не так.

— Может, мне не следует быть врачом.

— Конечно, следует! Энн считает, что ты будешь одним из лучших психиатров Лондона, — говорю я, надеясь приободрить его.

Так тяжело видеть брата — нетерпимого, высокомерного, непреклонного Тома — в таком раскисшем состоянии… Он ведь единственная постоянная величина в моей жизни, пусть даже и постоянно раздражающая.

Том глуповато ухмыляется.

— Мисс Брэдшоу так сказала? Она очень добра. И богата заодно. Но, понимаешь ли, когда я просил тебя поискать мне подходящую девушку с состоянием, я пошутил. А ты восприняла мои слова всерьез.

— Ну, что касается состояния… — начинаю я.

Но как мне объяснить все Тому? Надо было рассказать ему раньше, пока дело не зашло так далеко, но я не могла заставить себя признаться, что Энн никакая не наследница, а просто добрая, полная надежд душа, для которой Том стал целым миром…

— Она богата в другом смысле, Том. Запомни это.

Отец громко стонет, и Том дергается, как будто готов выпрыгнуть из собственной кожи.

— Я не в силах этого выносить… Наверное, нужно дать ему что-нибудь… немного бренди, или…

— Нет. Почему бы тебе не пойти прогуляться или съездить в свой клуб? А я посижу с ним.

— Спасибо, Джемма.

Поддавшись порыву, Том целует меня в лоб. На коже остается теплая точка.

— Только не поддавайся на его уговоры. Я знаю, вы, леди, слишком мягкосердечны… слишком добры, чтобы стать настоящими стражами.

— Иди уже, — говорю я. — Убирайся!

В комнате отца царят сиреневатые сумерки. Отец стонет и корчится на кровати, превращая простыни в бесформенные комья. В воздухе пахнет потом. От пота отец промок насквозь, простыни прилипли к телу.

— Привет, папа, — говорю я, задергивая занавески и зажигая лампу.

Я наливаю стакан воды и подношу к его губам, побелевшим, потрескавшимся. Отец делает несколько судорожных глотков.

— Джемма, — хрипит он. — Джемма, милая… помоги мне…

«Только не плакать, Джемма! Будь сильной!»

— Хочешь, я тебе почитаю?

Отец хватает меня за руку.

— Мне такие ужасные кошмары снятся! И такие живые, что я не знаю, сплю или бодрствую.

— И что это за сны?

— Разные твари. Они рассказывают мне чудовищные истории о твоей матери. Что она была не той, за кого себя выдавала. Что она была колдуньей, волшебницей, творившей разные злодеяния. Моя Вирджиния… моя жена…

Он умолкает, захлебнувшись рыданиями. У меня падает сердце. Только не отец! Оставьте моего отца в покое, уроды!

— Моя жена была сама добродетель. Она была благородной женщиной. Хорошей, доброй женщиной!

Отец смотрит мне в глаза.

— Они говорят, это ты во всем виновата. Все это только из-за тебя.

Я пытаюсь вздохнуть, но это удается с большим трудом. Взгляд отца смягчается.

— Но ты ведь моя милая доченька, моя добрая девочка, ведь так, Джемма?

— Да, — шепчу я, — конечно.

Он крепко сжимает мою руку.

— Мне не вынести ни минуты больше все это. Будь доброй, Джемма. Найди ту бутылочку. Пока кошмары не напали на меня снова…

Моя решимость слабеет. Я уже не так уверена в себе, а мольбы отца становятся все настойчивее, его залитое слезами лицо обращено ко мне, голос прерывается от рыданий…

— Пожалуйста, прошу тебя! Мне этого не вынести…

Маленькая капля слюны выскальзывает из уголка его потрескавшихся губ.