Мятежные ангелы

Позади них собираются темные облака. Ветер развевает волосы девушек, бросая пряди на бледные изможденные лица. Что-то приближается. Что-то надвигается из-за их спин. Оно поднимается, вздымаясь над ними, как темная птица феникс. Огромная черная крылатая тварь. Девушки не оглядываются, они ее не видят. Но я вижу. Тварь распахивает крылья, они заполняют собой все небо, и становится видно само существо, похожее на мешанину полных ужаса, вопящих лиц…

И тогда я тоже кричу.

— Джемма! Джемма! — Это голос Саймона, я его слышу, он возвращает меня обратно. Его ладонь прижата к моему рту, она заглушает крик. — Джемма, простите, я виноват. Я не хотел ничего дурного.

Он торопливо подает мне перчатки. Мне требуется время, чтобы окончательно вернуться в полутемную комнату, чтобы осознать, что Саймон целовал мои обнаженные плечи и решил, что я закричала из-за этого. У меня все еще легкий туман в голове от спиртного, но теперь я чувствую себя так, словно вот-вот заболею. Меня рвет в умывальный таз горничной. Саймон спешит подать мне полотенце.

Я подавлена, у меня болит голова. И еще я дрожу с головы до ног и от видения, и от того, что произошло между мной и Саймоном.

— Может, прислать кого-нибудь из прислуги? — спрашивает Саймон.

Он стоит у двери и даже не пытается подойти ближе.

Я качаю головой:

— Нет, спасибо. Я хочу вернуться в зал.

— Да, сейчас вернемся, — говорит Саймон, испуганный и в то же время испытывающий облегчение.

Мне хочется объяснить ему все, но как я могу это сделать? И мы молча спускаемся по лестнице. На первом этаже он меня оставляет. Звонит колокольчик, приглашая к ужину, и я сливаюсь с толпой дам.

Ужин тянется очень долго, и постепенно, перекусив, я становлюсь сама собой. Саймон к ужину не явился, а я, по мере того как проясняется у меня в голове, все больше и больше смущаюсь. Я вела себя крайне глупо, решив выпить абсента, позволив Саймону увести меня невесть куда. И еще это ужасающее видение! Но я все-таки увидела Храм. Я видела его! Он был совсем близко. Конечно, это не окончательно меня утешило, но все же это приятно, и я намеревалась стойко держаться за это воспоминание.

Мистер Уортингтон предлагает гостям выпить за Рождество. Всем представляют Энн, просят ее спеть. Она поет, и все ей аплодируют, причем Том — громче всех, он еще и кричит: «Браво!» Гувернантка приводит сонную Полли, крепко сжимающую в руках куклу.

Адмирал Уортингтон подзывает к себе девочку.

— Сядь ко мне на колени, детка. Я ведь твой старый добрый дядюшка, правда?

Полли карабкается к нему на колени и застенчиво улыбается. Фелисити наблюдает за ними с кривой мрачной усмешкой. Я поверить не могу, что Фелисити может вести себя настолько по-детски и ревновать к ребенку. Что с ней происходит?

— И что? — говорит мистер Уортингтон. — Это вся награда твоему дядюшке? Поблагодари-ка меня по-настоящему, поцелуй меня!

Ребенок ежится, взгляд девочки обегает гостей. Но на нее все смотрят с одним и тем же выражением: «Давай-давай, поцелуй его!» Полли сдается и целует адмирала Уортингтона в ухоженную щеку. По комнате плывет одобрительный гул голосов: «Ах, как это мило!», «Как они дивно выглядят вместе!», «Видите, лорд Уортингтон, ребенок любит вас, как родного отца», «Какой он добрый человек!»…

— Папа, — говорит Фелисити, вставая, — уже очень поздно. Полли давно пора лежать в постели.

— Сэр?..

Гувернантка вопросительно смотрит на адмирала Уортингтона, ожидая распоряжения.

— Да, конечно. Иди с ней, Полли, детка. Я попозже приду и осыплю тебя волшебной пудрой, чтобы тебе снились только хорошие сны.

Фелисити останавливает гувернантку:

— О, позвольте мне самой уложить нашу Полли!

Гувернантка слегка наклоняет голову:

— Как пожелаете, мисс.

Мне это не нравится. С чего бы вдруг Фелисити захотелось остаться наедине с Полли? Она ведь не собирается причинить вред ребенку? Извинившись, я выскальзываю из столовой, чтобы последовать за подругой и малышкой. Фелисити ведет Полли наверх, в детскую. Я останавливаюсь за дверью. Фелисити наклоняется к малышке, кладет руки на хрупкие плечи девочки.

— А теперь, Полли, ты должна кое-что мне пообещать. Пообещай, что запрешь дверь изнутри, прежде чем ляжешь в постель. Обещаешь?

— Да, кузина.

— И ты должна запирать дверь каждый вечер. Не забудь об этом, Полли. Это очень важно.

— Но почему, кузина?

— Да потому, что так к тебе не проберутся монстры!

— Но если я запру дверь, дядя не сможет обсыпать меня волшебной пудрой.

— Я сама это сделаю за него, Полли. А ты не должна впускать дядю в свою комнату.

Я ничего не понимаю. Почему Фелисити так настаивает на том, что ее отец не должен заходить в комнату Полли? Что может адмирал сделать такого, что…

Ох, боже… Внезапное чудовищное понимание нарастает во мне, как огромная птица, медленно раскрывающая крылья правды, бросающая ужасную тень…

«Ты не должна входить к ней без особой необходимости».

«Да. Да, адмирал».

«Как вы полагаете, в людях действительно живет некое зло, которое заставляет их поступать так или иначе?»