Мятежные ангелы

— Она утверждает, что состоит в Ордене и что женщина по имени Цирцея охотится за ней. Она говорит, что сошла с ума, пытаясь удержать Цирцею на расстоянии.

Улыбка Картика гаснет.

— Ты должна немедленно встретиться с Нелл Хокинс!

— Да, я уже это устроила. Завтра около полудня я буду читать ей стихи и выясню, что она знает о Храме. А что, он действительно смотрел на меня именно так?

— Как — так?

— Как на сочное яблочко?

— Тебе бы лучше держаться с ним поосторожнее, — говорит Картик.

Да он ревнует! Картик ревнует, а Саймон считает меня… аппетитной? У меня слегка кружится голова. И я растеряна. Но волнение это приятное…

— Я вполне способна позаботиться о себе! — говорю я.

Я резко разворачиваюсь на пятках и налетаю на стену, стукаюсь об нее лбом… наверное, теперь у меня навеки останется шишка на этом месте.

ГЛАВА 22

На следующий день, надев серый фланелевый костюм и фетровую шляпу, я вместе с Томом отправляюсь в Королевский госпиталь в Бетлеме. Здание госпиталя производит впечатление. Его портик украшен шестью белыми колоннами. Купол с окнами накрывает его, как котелок полицейского. Я искренне надеюсь, что Том не слышит биения моего сердца. Если повезет, мисс Хокинс откроет передо мной тайну Храма.

— Ты выглядишь вполне респектабельно, Джемма, если не считать синяка на лбу, — говорит Том, присматриваясь ко мне. — Откуда он взялся?

— Да ерунда, — отвечаю я, надвигая шляпу поглубже на лоб.

— Ну, неважно. Ты все равно будешь самой хорошенькой девушкой в Бедламе, — говорит Том.

Ах, как это приятно слышать — что я выгляжу симпатичнее, чем все здешние лунатики! Впрочем, я это заслужила. Бедняга Том. Он, конечно, хотел сделать мне комплимент. Он вообще стал куда лучше ко мне относиться после того, как заметил, что Саймон мной заинтересовался. Я как будто бы даже стала почти человеком в его глазах. Умереть от восторга!

Я решаю пожалеть брата и ответить без дерзости.

— Спасибо. Я с нетерпением жду встречи с мисс Хокинс.

— Не ожидай слишком многого, Джемма. Ее ум в сильном беспорядке. Иногда она говорит и делает что-нибудь просто возмутительное. Ты не привыкла к подобным вещам. И должна быть к этому готовой, проявить сдержанность.

«Я видывала такое, что ты и вообразить бы не смог, дорогой братец…»

— Да. Спасибо. Я воспользуюсь твоим советом.

Мы идем по длинному коридору; справа от нас — сплошной ряд окон, слева — двери. С потолка свисают корзинки с папоротником, придавая коридору бодрый вид. Я не знаю, чего я ожидала, как представляла себе сумасшедший дом, но такого я уж точно не предвидела. Если бы я не знала, где нахожусь, я могла бы подумать, что очутилась в закрытом лондонском клубе. Мимо проходят сиделки, молча кивая Тому, белые накрахмаленные чепцы обрамляют их лица.

Том приводит меня в гостиную, обшитую деревянными панелями; здесь сидят несколько женщин, занятых шитьем. Одна женщина постарше, со слегка растрепанными волосами, сосредоточенно колотит по клавишам пианино; она играет какую-то детскую мелодию и напевает тихим дрожащим сопрано. В углу комнаты стоит клетка с огромным, очень красивым попугаем. Птица хрипло выкрикивает:

— Как здоровье? Как здор-ровье?

— У них есть попугай? — шепотом спрашиваю я.

Я изо всех сил стараюсь держать себя в руках и выглядеть так, будто каждый день навещаю сумасшедшие дома.

— Да. Попугаиха. Ее зовут Кассандра. Она ужасно болтлива. Она запоминает все, что говорят пациенты. Ботаника, судоходство, просто бессмысленная ерунда… Нам скоро придется и ее тоже лечить.

Как будто по сигналу, Кассандра кричит:

— Я великий поэт. Я великий поэт!

Том кивает.

— Ну вот, видишь? Один наш пациент, мистер Осборн, воображает себя поэтом, чьи стихи дорогого стоят. Он весьма недоволен, что его держат здесь, и каждый день пишет письма своему издателю и герцогу Уэльскому.

Пожилая женщина у пианино прекращает игру. Внезапно чрезвычайно разволновавшись, заламывая руки, она подходит к Тому.

— Это все сон, да? Вы знаете? — тревожно спрашивает она.

— Уверяю вас, миссис Соммерс, это все абсолютный сон.

— Они пришли, чтобы сделать мне больно? Я была очень безнравственной?

Она дергает себя за ресницы. Несколько ресничек падают ей в ладонь.

Сиделка в простом белом фартуке оказывается рядом и останавливает больную.

— Ну-ка, ну, миссис Соммерс, а что случилось с нашей чудесной мелодией? Мы ведь вернемся к пианино?

Рука больной, снова взлетевшая к глазу, замирает, трепещет, как раненая птица, потом падает и повисает вдоль тела.

— Сон, сон… Только сон, ничего, кроме сна…

Высокий худощавый мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и усами приближается к нам. Его одежда в легком беспорядке, и волосы лежат не слишком гладко, но в остальном он выглядит совершенно нормальным.

— А, мистер Сноу. Как вы сегодня себя чувствуете, сэр? — спрашивает Том.

— Отлично, отлично, — отвечает мужчина. — Я отослал письмо доктору Смиту. Он скоро разберется с моим случаем, с моим случаем, с моим случаем. Я отправлюсь танцевать. Отправлюсь, отправлюсь, сэр.